Смерть по сценарию

— Осторожно! — Он поймал высокую неустойчивую фигуру и попытался запихнуть этот дорогой, тщательно лелеемый предмет в кресло.

— Сегодня в доме будет только один мужчина, да и тот женат. Приехал со своим самоваром! Нахал! Оставайся. — Она обвила Леонидова за шею, запах сладких, как кусок только что съеденного торта, духов, прилип к нему тут же, полез через ноздри в мозг туманить сознание; обтягивающая одежда слилась с Аллиным разгоряченным телом, и она, облепленная трикотажными тряпками, на ощупь совсем голая, прижалась и замерла.

Надя неожиданно открыла дверь кабинета, Леонидов ожидал нечто вроде испуганного «ойка» и смущения, но племянница бабахнула о дверь поднос с тарелками и зло заявила:

— Алла, тебя гости требуют. А этот мужчина — ко мне.

— Ты молодая еще, сучка, мне так говорить. — Гончарова отлипла от Алексея, волосы ее всколыхнулись, словно вставшая дыбом кошачья шерсть.

— Можно не так откровенно?

— А кого мне стесняться? Дядьку твоего, старого козла, что ли?! Или тебя, приживалку? Чтобы завтра убралась к нему на дачу! Слышишь?

— Не забудь, что твои хоромы без меня грязью зарастут.

— Уберешь. Мужчина этот к ней, видишь ли. Да все мужчины сначала мои, да и потом, если обратно захочу позвать, — тоже. Твоего в этом доме ничего нет и никогда не будет. Поняла?

— Ты — самое гадкое, что я видела в этом городе за три года. У тебя жабы сыплются изо рта, и сама ты жаба. Жаба, жаба!

— Уйди!

— Женщины, да перестаньте вы! — Леонидов схватил Аллу, потому что она была ближе, поволок ее к дверям. Надя испуганно отпрыгнула, из комнаты гостей вывалился брюхатый пьяный мужик с рюмкой водки в руке:

— Аллочка! Ты где, прелесть?

— Забирайте свою прелесть. — Леонидов вручил тело Гончаровой мужику, тот его неловко прижал к жирному животу, зашатался, потому что женщина такого роста была ему не по силе, тем более пьяному. Кое-как они опять удалились за стеклянную дверь, Алексей посмотрел на Надежду:

— Может, ко мне переночевать поедете?

— Нет, не хочу.

— У меня две комнаты, изнутри кресло можно к дверям прислонить, если опасаетесь.

— В моей спальне тоже есть кресло, старинное, очень тяжелое.

— Надеюсь, вы никого не собираетесь им бить по голове?

— Пойдемте, я вас провожу, Алексей Алексеевич.

— Зачем?

— Хочу вниз спуститься, голова болит. Господи, как сейчас на даче хорошо! — тоскливо вскрикнула она, будто раненая чайка, подстреленная и упавшая вместо родной воды на сухой песчаный берег.

— Не любите город?

— Там, в лесу, единственное место на земном шаре, где я просто бываю счастлива, без всяких причин, а просто: ну, хорошо, и все. Пойдемте.

Они спустились к подъезду, в теплую летнюю ночь. Надя глубоко вдохнула воздух, как некоторые курильщики после долгого перерыва затягиваются вожделенной сигаретой.

— Лучше? — спросил Алексей.

— Что? Знаете, у меня бумажка с важным адресом потерялась. Такая маленькая визиточка, а на ней телефон, в кармане джинсов была, можно посмотреть в вашей машине?

— Конечно. — Он открыл переднюю дверцу, Надя заглянула.

Пока Алексей запирал багажник, укладывая в нем пустое ведро так, чтобы не гремело, Надя шуршала в машине, шарила рукой под сиденьем.

— Нет, не нашла, — сказала наконец она.

— Я тоже ничего такого не помню.

— Ладно, переживу.

Он открыл дверцу и уже собирался залезть в теплое, пахнущее бензином нутро, когда Надя решилась:

— Алексей Алексеевич?

— Да?

— Конверт был не запечатан, я все прочитала и вынула из конца пару листков.

— Зачем?

— Там про меня. Откровения Павла. Знаете, не слишком приятно сознавать, что другие могут прочитать и догадаться. Возьмите.

Тут он заметил, что она прихватила с собой из дома пакет с какой-то папкой. Два листка оттуда вынула, протянула ему.

— А надо?

— Ну, не милиции же это читать.

Леонидов взял, сложил, сунул в карман рубашки:

— Вы ничего такого не собираетесь?

— С собой сделать? Из-за Аллы? Ну нет, это она должна умереть, а не я. В конце концов, почему злу всегда надо уступать?

— Вы идеалистка, Надя, и совсем еще ребенок.

— Ничего, за эту ночь я сумею повзрослеть.

Алексей только улыбнулся ее словам, детской наивности, пафосу и подумал, что лучше для нее будет из дома уйти. Бывает, что комфорт квартиры родственников ломает человека больше, чем убожество и теснота студенческого общежития. «Не того боятся родители, отправляя в столицу свое драгоценное чадо, нет, не того…» — И он поехал домой читать те страницы, что дала ему Надя.

…Леонидов уже привык и к стилю Клишина, и к тому, что, по крайней мере, половина сказанного — ложь, но прочитал с интересом: