Смерть под куранты

– Стас ее и повесил, точно, я чувствую, – выговаривала Мила мужу. – Это ведь удобно, сыщик вне подозрения! Кто на него подумает? Может ходить где угодно, совать нос во что угодно. Я забыла спрятать телефонную книгу, он ее пролистал… Вычитал всё, что ему надо. В чужом грязном белье ковыряется.

– На фига это ему Жанку убивать? Никак в толк не возьму.

– Уж не знаю зачем, – Мила сделала ударение на последнем слове, – а только он последний, кто поднимался наверх, если пьяного Макса не считать. Он журналиста довел до кровати, уложил, потом зашел к Жанке и… Там двери-то рядом. У него силенок хватит ее вздернуть, он спортсмен.

– Как он успел за две минуты и задушить, и повесить на стенку?!

– А когда вы в шахматы играли, – продолжала скороговоркой Мила, – он то и дело на второй этаж пялился, я видела. Как бы контролируя, чтобы в комнату покойницы никто не зашел. Теперь-то я понимаю, почему он туда посматривал!

Стас решил прервать поток ненужной информации, распахнув дверь в кухню.

– Если бы мне надо было, я бы выбрал для убийства другой способ, – громко сообщил он, глядя в округлившиеся от испуга глаза хозяйки дачи. – Вырубил бы ударом ребра ладони по сонной артерии, а потом бы легко придушил подушкой. Кстати, подушки у вас большие, мягкие, такими удобно убивать.

Антон подхватил жену, которая от услышанного закачалась.

– Не слушай ее, Стас. Она не в себе. От увиденного у кого угодно может быть… смятение чувств. Сам понимаешь.

– Не волнуйся, я всё понимаю, тем более что Мила осталась единственной женщиной среди нас, четырех мужиков. От такого у кого угодно психика поедет. – С этими словами сыщик придвинул табурет, чтобы хозяин дачи посадил на него свою супругу. – Мила, я знаю, не может мне простить телефонной книги, которую я без спроса взял полистать. Но это было необходимо для расследования. Я почерпнул оттуда массу ценной информации. О которой вы, кстати, молчите.

– И правда, нашей амбарной книги нет. – Антон бросил взгляд на журнальный столик. – А я и не заметил. Какая досада!

Увидев носилки, Лёвик замахал руками, загораживая свою мертвую жену:

– Не трогайте ее! Кто вы такие, чтобы ее трогать? Я запрещаю!

– Да, мы никто, – согласился с ним Антон. – Но есть такое слово – надо. Ибо живым – живое, а усопшим, сам понимаешь…

Пока перекладывали Жанну с кровати на носилки, фотограф не находил себе места, курсируя по комнате из угла в угол. При этом он что-то неразборчивое шептал себе под нос. Продвигаясь кое-как с носилками в проем двери, Стас увидел, как Лёвик ничком упал на кровать, где только что лежала убитая, и зашелся в рыданиях.

В сарае, увидев трех мертвых одноклассниц рядом, Стас на короткое время потерял способность мыслить и принимать какие-то решения. Словно ненадолго перенесся в другое измерение. В голове зазвучали голоса школьниц, перед глазами поплыли неповторимые моменты школьной жизни.

Вот тоненькая, как тростиночка, Лена в белом фартуке стоит у доски, выводит мелом одну строчку за другой, периодически стирает тряпкой написанное и снова пишет. Вот Жанна на колхозном поле вываливает из ведра картошку в огромный мешок. И мешок, и Жанна чем-то похожи друг на друга. Вот Валентина на выпускном балу идет через весь зал, чтобы пригласить его на белый танец. Вся такая легкая, воздушная, в потрясающем розовом платье с огромным бантом на плече. Было ли всё это в жизни? Теперь уж точно не повторится. Никогда!

Отчего-то вспомнились слова Жанны о том, какой ужасный класс был показан в фильме «Чучело». Не то, что наш 10-й «Б».

Да уж, дружный, дальше некуда.

«Жанночка, милая, там хотя бы все остались живы к концу фильма! А в нашем дружном 10-м «Б» – тихий ужас вперемешку с кошмаром. Одно убийство за другим, и одно изощреннее другого. Ты сама сейчас лежишь мертвая в сарае. А я, сыщик, не в состоянии систематизировать факты! Я вообще ничего не могу! Я ничтожество! О какой школьной дружбе можно вести речь?!»

Очнулся сыщик от того, что Антон встряхивал его, как пузырек с лекарством перед употреблением.

– Э, Стас, нам с тобой никак нельзя уходить в прострацию, – донеслись до его ушей, как сквозь вату, слова хозяина дачи. – Давай, выкарабкивайся! Да не сиди здесь, замерзнешь! Пошли, пошли…

В один миг ощутил мороз, услышал хруст снега, почувствовал боль в области поясницы от неудобной позы, в которой он оказался. Он полусидел-полулежал на каких-то поленьях возле того самого сарая, куда они отнесли только что труп Жанны.

Антон стоял, загораживая свет от окон дома, уперев руки в бока.

Кое-как Стас поднялся, отряхнулся и медленно направился вслед за хозяином дачи. Самочувствие было такое, словно его только что отжали, как тряпку, чтобы вскоре вновь елозить им по деревянным крашеным половицам.

Мила встретила их на крыльце.

– Прости, Стас… Наговорила лишнее на тебя, сама не знаю, что со мной. – Она попыталась взять его за руку, но он прошел мимо, не удостоив хозяйку ни словом, ни взглядом.

Ему не хотелось никого видеть. Слышать – тем более.

Если представить невозможное