Смерть под куранты

– Извините, мужики, но я буду предельно краток, как Людмила скажет, так и будет. Только ей я доверяю, уж не взыщите. – Повернувшись к снохе, он посмотрел ей в глаза и спросил: – Люда, кто виноват во всей этой вакханалии?

Покраснев, Мила указала пальцем на притихшего у батареи Лёвика.

– Всё, мне хватит. Спасибо. А теперь нужно сделать пару звонков. Уж не взыщите!

– Конечно, давайте, звоните, – подал голос фотограф. – Без суда и следствия, как в тридцать седьмом… Всё знакомо!

Услышав это, Снегирев поднялся и, захватив с собой табуретку, подошел к привязанному. Лёвик начал испуганно перебирать ногами, словно пытаясь уползти от неминуемого разговора. Поставив табуретку перед забинтованным, партийный босс уселся напротив, облокотился о колено и, выделяя каждое слово, произнес едва ли не по слогам:

– Что ты, сучий потрох, можешь знать о тридцать седьмом? Знакомо ему… Как ты смеешь вообще рассуждать о тех временах, если тебя даже в проекте тогда не было! Кто ты такой, чтоб так говорить?

– Солженицына читаю! – прохрипел фотограф с достоинством, словно партизан на допросе. – Вот откуда знаю! «Архипелаг Гулаг», «Один день Ивана Денисовича»!

– Да ты что! – вытаращил глаза Снегирев-старший. – Еще и литературу запрещенную читаешь… А отчество у тебя, случайно, не Давидович?

– Нет, Яковлевич, а что? – с вызовом спросил Лёвик.

– Уж больно на Троцкого в молодости смахиваешь. Ладно, с тобой всё ясно.

Не удостоив больше фотографа взглядом, Снегирев-старший поднялся, подошел к телефону, уселся в кресло-качалку и снял трубку. Понимая, что разговор будет конфиденциальный, Стас с Максом вышли на крыльцо. Журналист нервно закурил.

– Слушай, похоже, Лёвика мы больше не увидим, – предположил он после второй затяжки. – Это попахивает как-то нехорошо. Тебе не кажется?

– Согласен, дурно пахнет, но… Я слышал его слова за секунду до выстрела арбалета, адресованные Антону, – ответил Стас, стараясь не дышать табачным дымом. – Он сказал буквально следующее: «Получай, ублюдок, так тебе и надо». Поэтому мне его особо не жаль. Согласен, расплата, зуб за зуб, но… повторюсь, мне его не жаль.

– И это говорит человек, – с иронией заметил Макс, – не так давно пытавшийся меня удержать от совершения самосуда. Я не узнаю вас, одноклассник!

– Думаю, от нас с тобой сейчас ничего не зависит, – уклончиво ответил ему сыщик. – Ты видел, нам даже слова не дали сказать. Всё решили за нас и без нас. Впрочем, как и то светопреставление, что происходило здесь ночью. Игнатенки нас тоже ни о чем не спрашивали. Просто исполняли то, что задумали.

– И теперь мы имеем то, что имеем. Кстати, мы всё ругаем партийную номенклатуру, над Антошей промеж себя потешались. А ведь номенклатура сейчас нас откровенно спасла от тюрьмы!

– Вот именно, – закивал Стас. – Я слышал, как они намеревались открыть сарай, Лёвик уже праздновал победу. Я по глазам видел. У него против нас были улики. Те самые фотки, на которых я с ножом, а ты нажимаешь кнопку под подоконником.

– Я не нажимал, но это дела не меняет. А у нас что? Кассету из диктофона ты профукал. Остальное – только слова. Так что спасибо партии родной…

Стас взглянул на часы:

– Восьмой час. Конец новогодней ночи. Ее я запомню на всю оставшуюся… Кстати, ты был очень прозорлив, закрыв сарай на замок.

– В смысле? – не понял Макс.

– Если бы дверь была просто притворена, как до этого, менты первым делом бы нос туда сунули. И неизвестно еще, чем бы всё дело закончилось. А так – они только еще намеревались вскрыть сарай. Да Снегирев-старший не позволил. И сейчас они думают, что самый пострадавший – Лёвик с разорванным ухом. И всё! Дело можно не возбуждать.

– Погоди, но Мила вызвала ментов, сказав, что произошло убийство.

– Мало ли что может померещиться доведенной до крайности женщине?! Тот факт, что менты не успели наведаться в сарай – ключевой. А замок повесил ты! Ты поступил дальновидно!

– Я рад, что хоть чем-то поспособствовал нашему общему делу.

– Ты поспособствовал многим. – Сыщик в знак благодарности похлопал бывшего одноклассника по плечу. – Всего не перечислить. Одна идея с пьянством чего стоит!

– Господи, что я скажу теще? – раскинул руками журналист, уронив пепел с сигареты на крыльцо. – Ее же удар хватит!

– Думаешь, мне легче будет объяснить Ванюшке, что мамы у него больше нет?

– Можешь что-нибудь придумать, типа что она вас бросила и уехала. Знаю, это жестоко и безнадежно как-то звучит, но…

– Зачем у ребенка зарождать ненависть к матери, – перебил журналиста Стас, – пусть даже и к погибшей, которую он никогда больше не увидит…

Дверь скрипнула, к ним вышел партийный босс.

– Так, мужики, между нами, сейчас за этим приедут, заберут… Трупы девчонок ваших увезут на другую дачу, создадут обстановку, сходную с этой. Вы с самого начала всем будете говорить, что праздновали там. Но без Антона и Милы, запомните! Про эту дачу забудьте. Где бы кто и что у вас ни спрашивал! Ментов я беру на себя, они вам мешать не будут.

– Надо как-то… договориться, чтоб… одинаково говорить, – спотыкаясь едва ли на на каждом слове, высказал предположение Макс.