Смерть под занавес

Катя обычно сосредоточенно слушала, иногда для большего эффекта задумчиво смотрела куда-то вдаль, как бы отрешаясь под влиянием божественной поэзии от всего земного, потом бросала взгляд на чтеца, у которого в конце обычно предательски дрожал голос, и говорила только одно слово – "изумительно". Потом следовала робкая пауза. Следующим делом Катя скорбно вопрошала: "Ну, ты куда-нибудь с ними ходил?" – заранее зная ответ. На это, как правило, разражались гневными филиппиками на засилье бюро-кратических элементов в молодежных журналах.

Некоторые шли еще дальше и говорили, что ходить куда-либо предательство по отношению к собственному таланту, все равно он не будет понят заскорузлыми людьми, лучше уж умереть непризнанным. В душе Катя соглашалась с такой постановкой вопроса, но внешне недовольно хмурила брови и молчала. Так что опыт общения с графоманами Катя уже имела.

– Ну, как сказать, милая девушка, – из больного горла внезапно прорезался звучный баритон, – писатель – это ведь состояние души, а не просто профессия. Писателями рождаются.

Катя почему-то подумала о бедном Пегасе, на которого все пытаются взгромоздиться, и поэтому конь уже давно не летает, а мирно стоит в стойле.

– Я, правда, не рассчитываю на шумный успех, я ведь пишу для избранного круга лиц, тех, кто оценит мои скромные воспоминания.

Катя никак не решалась спросить, что же выдающегося успел совершить Женя Сандула в свои неполные сорок лет.

– У меня были очень известные родители, я рос, можно сказать, под сенью Муз.

– Они тоже были писателями? – выдавила Катя.

– Нет, – Женя строго посмотрел на нее, – они работали в Главлите. Поэтому у нас дома бывали такие имена, такие личности…

– Понимаю, – Катю вдруг осенило, – вы и пишете о них?

– Да, я стараюсь быть беспристрастным, но одновременно строгим. Давать мягкие оценки сквозь призму эпохи и истории.

Сипенье сменилось звонкостью и даже бравур-ностью.

– М-мм, – простонала Катя, ей показалось, что у нее разболелся зуб.

– Так что мою биографию вы прочтете на досуге. Что еще?

– Вы играли в тот вечер, в спектакле "Сон Шекспира в летнюю ночь"?

– Да, играл.

– Вы были все время заняты в спектакле или куда-нибудь отходили, может, вы могли видеть убитого где-то за кулисами?

– Я был занят в первом отделении. А во втором акте я действительно отходил. Я вышел, посидел немного в буфете, съел гусиный паштет, жюльен, салат оливье.

Эти "данные", конечно, представляли для Кати особенный интерес.

– …Потом вернулся на сцену, меня должны были заколоть и произнести надо мной монолог.

– Ну как, успели?

– Естественно, даже провалялся минутой дольше.

– Женя, а что случилось с занавесом?

– Непонятно, дали раньше. Вообще, спектакль начался раньше обычного.

– Как это?

– А так. Я пришел в буфет и машинально посмотрел на часы, чтобы не опоздать к концу второго акта. Так вот, по моим подсчетам, когда я уходил, должны были произносить определенные слова, а их не было.

– Так, – Катя ощутила непонятное волнение, – и что дальше?

– Ничего, я просто учел этот факт и поэтому вернулся пораньше, чтобы вовремя появиться на сцене.

– Ну а почему это произошло? – Катя почти кричала.

– Да не волнуйтесь вы так, всякое в нашем деле случается, театр есть театр – сумасшедший мир, нормальным людям в нем не ужиться. Иногда бывают такие накладки, очевидно, часы подвели.

– Да. – Катя погрузилась в молчание.

Прошло пять минут, Женя снова вошел в роль больного и засипел фистулой.

– А что вы скажете об Элле Александровне?

На секунду Женя растерялся, но быстро овладел собой.

– Прекрасный режиссер, отличный организатор, я ее очень уважаю.

– Ну а какие-нибудь разногласия с ней у вас были?

– Какие разногласия, – удивился Женя, – кто же портит отношения со своим бутербродом с маслом?

Да, конечно, в цинизме сегодняшнему поколению актеров отказать было нельзя. Куда подевались романтика, принципиальность, лирический трепет? Все сменили голый прагматизм и расчет. "Наверно, это правильно, иначе никто не выживет, – подумала Катя, – ни театр, ни режиссер, ни актеры".

– А что вы скажете о других актерах?

– Общаемся мы мало, у каждого своя жизнь, но в театре стараемся жить дружным коллективом, помогать и выручать друг друга.

– Хорошие слова, – не удержалась Катя, – вам бы в английском парламенте выступать или в Гайд-парке.

– Ну что вы, у меня другое призвание – запечатлеть время в скромном литературном труде.

– Не забудьте подарить мне книгу.

– Даже с автографом. Вот ваша сумка, лифт временами отключают.

– Спасибо, я еще не мужчина средних лет с подагрой, как-нибудь спущусь.

Женя снисходительно улыбнулся. Он выглядел этаким добродушным барином, которому грубит какая-то молодая, сопливая гувернантка. На прощание Женя отечески похлопал Катю по руке:

– Обращайтесь, если что, звоните и приходите.