Смерть под занавес

– О чем ты говоришь? – откликнулся Алексей. – Ты даже не представляешь себе, сколько таких скрытых параноиков и личностей с различными психическими отклонениями находится рядом с нами. Они живут среди нас годами, ничем не обнаруживая свою скрытую болезнь. А потом достаточно какого-нибудь внешнего толчка – и все симптомы налицо. Не случайно сейчас психиатры говорят, что каждый второй из нас – ненормален. Так что очень даже понятно, почему Рудик играл в театре и был актером. Кто мог это обнаружить, если у него не было никаких проявлений, вспышек? Только в дневнике он давал выход своим фобиям и склонностям. А потом, невроз навязчивых состояний, как объяснил мне Валька, характеризуется определенными странностями в повседневной жизни. Так, человеку кажется, что он забыл выключить утюг, и он возвращается несколько раз в свою квартиру, чтобы проверить это, или он страдает синдромом маниакальной чистоты и в течение дня много раз моет руки, хотя в этом нет никакой необходимости. А кто мог наблюдать Рудика в быту? Никто! Поэтому окружающие считали его нормальным человеком.

– Да, вспомнила, у него в ящике в гримерной я обнаружила несколько странных предметов, тогда я не придала этому значения, а теперь, кажется, понимаю, в чем дело. Там лежал женский носовой платок со следами губной помады, старая пудреница, пустой флакон из-под духов и фарфоровая собачка с отломанным ухом, которую я еще до этого видела в руках Гурдиной. Я тогда подумала, что у него с Гурдиной, возможно, интимные отношения, но сама мысль об этом показалась мне до того омерзительной и гадкой, что я тотчас выбросила ее из головы.

– А зря. Бывает так, что маленькие зацепки могут указать верное направление расследования, могут что-то подсказать.

– Ну что ты, Алексей, мне не совсем удобно было говорить об этом. Потому что второй моей мыслью было, что он – скрытый извращенец. Ну, знаешь, из тех, кто коллекционирует женское белье, предметы туалета, обувь. Он мне сразу не понравился. Какой-то нудный тип, голос невыразительный, монотонный, звенел будто на одной ноте, и неестественно высокий, не мужской.

– Во всяком случае, тогда это могло бы навести нас на мысль, что он страдает какими-то отклонениями. А потом, в свою очередь, позволило бы предположить и другое…

– Да, это моя ошибка.

– Ну что ж, визита к Гурдиной не миновать. Разговор будет, конечно, не из приятных, но он необходим, как назревшая операция. Да, Катя, я должен еще кое о чем тебе сказать. Извини, что долго скрывал, но таково было указание шефа. Ты слушаешь меня?

– Да. – У Кати стрельнуло в виске, и она поднесла к нему руку.

– Дело в том, что некоторые обстоятельства указывают на то, что в нашем с тобой расследовании замешаны определенные могущественные силы.

– ЦРУ, что ли, или ФСБ? Сейчас у наших романистов такая мода. В каждой книге международные спецслужбы ведут охоту за каким-нибудь Васей из люберецкой банды. На фиг он им сдался! Станут они руки марать!

– Нет, невидимые рыцари плаща и кинжала тут ни при чем, и Джеймс Бонд не умчит тебя на самолете в Майами! На это можешь не рассчитывать. Нет, здесь-другое. Ты когда-нибудь слышала о розенкрейцерах?

– Нет, не могу вспомнить.

– Это тайный орден, возникший в незапамятные времена. Члены его обладают очень большим влиянием. Это были предшественники масонов. Понимаешь, тот человек, который обратился вначале к шефу с просьбой проследить за "нашей" будущей жертвой в театре "Саломея"…

– Ярин, – устало откликнулась Катя, – давай все сначала и по порядку.

* * *

– Да, да, проходите, лучше сюда, в зал, боюсь, что в моем кабинете немного душно. Все равно в театре, кроме Лины, никого нет, ни единой души, так что опасаться лишних свидетелей не стоит.

Катя поправила волосы.

– Это мой коллега из "Белого грифа", Алексей Николаевич Ярин.

– Очень приятно. Элла Александровна Гурдина.

– Я уже с вами знаком, заочно. Да и на ваши спектакли несколько раз ходил.

Они сидели в партере. На сцену с потолка свисали кожаные ремни и железные цепи. В глубине виднелся пышный сад, словно срисованный с пасторальных картин Ватто. Сбоку стояла розовая беседка, находившаяся в полутени.

– Я слушаю, – Гурдина вздохнула.

– Даже не знаю, как подступиться к вам, – пошутил Алексей.

– А вы приступайте прямо, без околичностей. Считайте, что я сижу в "испанском сапоге" или в темном колодце, куда не доходит ни единый луч света. Пытки, они ведь очень разнообразные. Вот сейчас я ставлю, вернее, только приступаю к постановке спектакля по произведениям маркиза де Сада. Видите, вон плетки свисают, разные железные штучки позвякивают. Квинтэссенция зла. Тема знакома, так что давайте уж сразу.

– Почему вы захотели ставить Сада?

– Ну, во-первых, модно, а во-вторых, мне кажется, такой садо-мазохизм, какой был в душе Сада, простите за невольный каламбур, в наше время присущ многим людям. Просто он сейчас выражается несколько по-другому. Ничто не ново под луной, как говорили древние.