Смерть поэта

Хин шел лесной дорогой в Лисс. Было раннее летнее утро, когда слепни и оводы еще не вылетели на свою звонкую охоту за кровью: чаща была полна солнечным ливнем, цветами и тишиной, Хин шел пустой, обремененный лишь небольшим кожаным кошельком – обратно он намеревался вернуться с двумя подводами товара… И вдруг у ручья, пересекавшего дорогу, он издали увидел розовый, в крупную зеленую полоску сарафан, и с отвращением узнал дочь Лонгрена, или отродье, как он про себя ее называл.

Сердце Хина отчаянно забилось, на лбу выступил холодный пот.

– Теперь или никогда! – сказал он себе.

Хин выхватил финку, сделал несколько выпадов, ногтем проверил остроту лезвия и опустил готовое оружие в кожаные ножны за голенищем сапога. Маленькая Ассоль как раз склонилась над ручьем, запуская на воду дурацкое белое суденышко с красными парусами, одно из тех, которые Лонгрен довольно грубо вырезал из дерева для денег, с тяжелой торбой гоняя девочку в город – сдавать изделия в дешевую игрушечную лавку. Он был верен себе, этот Лонгрен: портовый Лисс, полный мореманов со всех краев земли, сутенеров с сучками, воров, шулеров и прочей неизбежной для морского города швали, был опасен, очень опасен для подрастающей девочки… Хин замер за кустами в трех шагах от ручья, пораженный внезапной мыслью… Так ли любит Лонгрен свою дочь, как это кажется с первого взгляда? Может быть, дочь для него – всего лишь обуза, лишний прожорливый рот, и удар финского ножа, так тонко рассчитанный, уйдет впустую?

– Есть только один способ проверить это, – сказал себе Хин и снова вытащил финку на свет, блеснувшую, словно рыбка на крючке.

В этот момент девочка вскрикнула, прижав кулачки к груди, потому что деревянная яхта, пойманная течением ручья, вышла на середину и понеслась вниз. Перепуганная Ассоль побежала по берегу, волоча сквозь кусты свою жалкую торбу.

Хин перевел дух. Преследовать жертву надо было осторожно, чтобы она не услышала его шороха и треска. Он собрался напасть сзади и быстро покончить с нею одним ударом в шею. Он был уверен, что не сможет совершить задуманного, если увидит глаза девочки, и решил настичь ее на какой-нибудь поляне, где можно было бы мягко, как кошка, пробежать по разнотравью несколько последних шагов.

И они двинулись через чащу: девочка за парусами, мальчик за девочкой, выстраивая в пространстве извилистую цепочку, смысл которой был ясен лишь тому, кто представлял ее последнее звено.

Дикий девственный лес являл довольно препятствий: мшистые стволы упавших деревьев, ямы, высокий папоротник, шиповник и боярышник мешали на каждом шагу; одолевая их, они оба постепенно теряли силы, останавливаясь все чаще и чаще, чтобы отдышаться или смахнуть с лица липкую паутину. Хин никогда еще не бывал так глубоко в лесу. Раз он оглянулся, и лесная громада с ее пестротой, переходящей от дымных столбов света к темным расселинам дремучего сумрака, глубоко поразила мальчика. На мгновение оробев, он вспомнил вновь о своей цели и, несколько раз выпустив глубокое «ф-фу-у-у», побежал изо всех сил.

В такой безуспешной и тревожной погоне прошло около часу, когда деревья впереди свободно раздвинулись, пропустив синий разлив моря, безоблачное небо, край желтого песчаного обрыва и устье ручья… Это было удобное, наконец, место, но, разорвав кусты цветущего жасмина, Хин увидел, что Ассоль уже была не одна.

У ручья, на плоском большом камне сидел человек, старый и праздный, задумчиво пропуская бороду в большой жилистой горсти. Он поймал убежавшую яхту и недоуменно вертел ее в руках. Тут и явилась перед ним запыхавшаяся Ассоль.

Хин не слышал, о чем они говорили, но говорил старик довольно долго. Кончив, он вручил девочке ее несчастную модель, затем встал, отряхнулся и медленно зашагал по морскому берегу прочь. Ассоль осталась одна.

Странный незнакомец не заметил Хина, прятавшегося в чаще. Чужие редко забредали в наши места и было ясно, что его уже видели, а значит то, что должно было случиться, автоматически будет свалено на него, прохожего.

Хин прокрался поближе, остановившись, надежно скрытый листвой, шагах в пяти от узкой сгорбленной спины в полосатом, зелено-розовом сарафане. Девочка стояла с моделью в руках, держа ее, словно ребенка, и, казалось, пребывала в глубокой задумчивости. Вдруг, услышав шорох, она оглянулась…

И тут Хин замер, чувствуя, как непроизвольно раскрывается его собственный рот. Никогда прежде он не видел так близко ее лица. Полудетское, в светлом загаре, оно было подвижно и выразительно; прекрасные, несколько серьезные для ее возраста глаза посматривали с робкой сосредоточенностью глубоких душ. Ее неправильное личико могло растрогать тонкой чистотой очертаний; каждый изгиб, каждая выпуклость этого лица, конечно, нашли бы место в множестве женских обликов, но их совокупность, стиль – был совершенно оригинален – оригинально мил… Эти и многие другие слова сразу пришли ему в голову…