Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина

— Да так, ни на что. — Она прошла через комнату и подошла к камину. — Что, по-твоему, делает сегодня Вероника Крэй?

Выражение беспокойства промелькнуло на лице леди Энкейтлл.

— Дорогая! Уж не думаешь ли ты, что она может снова явиться? Она, должна быть, уже слышала…

— Да, — задумчиво произнесла Генриетта, — думаю, она слышала.

— Кстати, это мне напомнило… — сказала леди Энкейтлл. — Я обязательно должна позвонить Кари. Мы не можем принять их завтра к ленчу, сделав вид, будто ничего не произошло.

Она вышла из гостиной.

Дэвид, проклиная в душе своих родственников, проворчал, что хочет посмотреть что-то в «Британике»[182]. «В библиотеке, — подумал он, — по крайней мере, будет спокойнее».

Генриетта, подойдя к стеклянной двери и открыв ее, вышла в сад. После минутного колебания Эдвард последовал за ней. Когда он подошел, она стояла, глядя на небо.

— Не так тепло, как вчера, не правда ли? — сказала она.

— Да, заметно холоднее, — вежливо отозвался Эдвард.

Генриетта стояла, глядя на дом. Окинула взглядом окна, потом повернулась в сторону парка. Эдвард понятия не имел о том, что у нее на уме.

— Давай лучше вернемся. Холодно. — Он двинулся к дому.

Генриетта покачала головой.

— Хочу немного пройтись. К бассейну…

— Я пойду с тобой… — Он сделал шаг в ее сторону.

— Нет, спасибо, Эдвард. — Слова звучали резко, словно рассекали холодный воздух. — Я хочу побыть одна с моим мертвым…

— Генриетта, милая… Я ничего не говорил, но ты знаешь, как я сожалею…

— Сожалеешь? Ты сожалеешь, что умер Джон Кристоу? — Тон был все таким же неприятно резким.

— Я хотел сказать, что мне жаль тебя, Генриетта. Я понимаю, это должно быть… большим потрясением.

— Потрясением? О, я очень вынослива, Эдвард! Я могу выдержать потрясение. А для тебя это тоже было потрясением? Что ты чувствовал, когда увидел его лежащим там, у бассейна? Полагаю, ты был доволен. Тебе не нравился Джон Кристоу.

— Он и я… У нас не очень много общего, — тихо сказал Эдвард.

— Как деликатно ты выражаешься! Как сдержанно! Однако, по правде говоря, у вас было нечто общее. Вы оба любили меня, не правда ли? Только это не объединяло вас… как раз наоборот.

Луна полностью вышла из-за облака, и Эдвард поразился, увидев лицо Генриетты. Он всегда представлял себе Генриетту в отражении Эйнсвика. Для него она навсегда осталась смеющейся девушкой с глазами, полными радостного ожидания. Женщина, которую он видел теперь перед собой, казалась незнакомой. Глаза ее сверкали, но были холодны и смотрели на него враждебно.

— Генриетта, милая, — сказал он серьезно, — поверь, я сочувствую тебе… в твоем горе, твоей потере.

— Горе?

Вопрос удивил его. Казалось, она спрашивала не его, а самое себя.

— Так быстро… это может случиться так быстро, — проговорила она тихо. — Сейчас жив, дышит, а через мгновение — мертв, его не стало, пустота!.. О, пустота! А мы едим крем-брюле и считаем себя живыми, в то время как Джон, который был самым живым среди нас, — мертв! Ты вслушайся в это слово: мертв… мертв… мертв. И вот оно уже не имеет смысла… никакого смысла. Просто странное коротенькое слово, похожее по звуку на треск сломанной ветки. Мертв… мертв… мертв… Как тамтам[183], звучащий в джунглях, верно? Мертв… мертв… мертв…

— Прекрати! Ради всего святого, прекрати!

Она с удивлением посмотрела на него.

— Ты не ожидал, что я буду так вести себя? Ты думал, я буду сидеть и тихо лить слезы в хорошенький носовой платочек, а ты будешь успокаивать меня, держа за руку? Конечно, это большое потрясение, но со временем я успокоюсь, а ты прекрасно утешишь меня. Ты в самом деле хороший. Ты очень хороший, Эдвард, но такой… совсем другой.

Эдвард отшатнулся. Лицо его напряглось.

— Да, я всегда это знал, — сказал он сухо.

Генриетта с ожесточением продолжала:

— Как ты думаешь, каково мне было сидеть весь вечер, зная, что Джон мертв и никому до этого нет дела, кроме меня и Герды! Ты — доволен, Дэвид — смущен, Мидж — взволнована, Люси — деликатно радуется тому, что ожили страницы «Ньюс оф де Уорлд»!.. Разве ты не видишь всей чудовищности этого фантастического кошмара?

Эдвард ничего не ответил. Он отступил назад, в тень.

— Сегодня, — сказала Генриетта, глядя на него, — никто не кажется мне настоящим, никто… кроме Джона!

— Да, знаю. Я не очень настоящий, — тихо сказал Эдвард.

— Какая же я дрянь, Эдвард! Но я не могу иначе, не могу согласиться с тем, что Джон, в котором было столько жизни, — мертв!

— А я, наполовину мертвый, — живу…

— Этого я не имела в виду, Эдвард!

— Думаю, ты имела в виду именно это, и, очевидно, ты права.

— Это не горе… — продолжала она задумчиво, возвращаясь к прежней мысли. — Может быть, я не могу почувствовать горя. Может, никогда не смогу… И все же… мне хотелось бы горевать по Джону…

Ее слова казались невероятными. Однако Эдвард удивился еще больше, когда Генриетта вдруг сказала почти деловым тоном:

— Я должна идти к бассейну, — и скрылась за деревьями.

С трудом переставляя негнущиеся ноги, Эдвард вошел в дом.