Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина

А ведь тогда он был сильно увлечен. Исполнял все ее прихоти, звонил ей, повсюду приглашал, танцевал с ней на вечерах, целовался в такси. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не тот несусветный, немыслимый день.

Он хорошо помнит ее лицо: каштановая прядь, упавшая на ухо, блеск темно-синих глаз из-под полуопущенных ресниц, капризный накрашенный рот.

— Энтони Браун. Какое красивое имя!

— Вполне почтенное. Даже прославленное в истории. У Генриха Восьмого[72] был камергер по имени Энтони Браун, — сказал он шутливым тоном.

— Полагаю, ваш предок?

— Поклясться не могу.

— И не пытайтесь!

Он удивленно поднял брови:

— Я из колониальной ветви.

— Случайно не из итальянской?

— А! — Он рассмеялся. — Теперь понимаю. Вас смущает мой смуглый цвет лица. Моя мать — испанка.

— Этим все объясняется.

— Что именно?

— Многое, мистер Браун.

— Вам так нравится мое имя?

— Я вам уже сказала. Это красивое имя.

И затем неожиданно быстро, как гром среди ясного неба:

— Лучше, чем Тони Морелли.

В первую минуту он решил, что ослышался. Это было невероятно, немыслимо.

Он с силой сжал ей руку. Она дернулась.

— Вы делаете мне больно.

— Откуда вы взяли это имя? — Его голос звучал жестко, почти угрожающе.

Она рассмеялась, довольная произведенным эффектом. Невообразимая идиотка!

— Кто вам сказал?

— Человек, который вспомнил ваше лицо.

— Кто этот человек? Я не шучу. Я должен знать.

Она смотрела на него, чуть прищурив глаза.

— Мой непутевый кузен Виктор Дрейк.

— Но я не знаю никого с таким именем.

— Полагаю, что в пору вашего с ним знакомства он фигурировал под другим именем: берег честь семьи.

— Ясно. Это было в тюрьме, — сказал Энтони с расстановкой.

— Да. Я читала Виктору мораль, обвиняла его в том, что он всех нас позорит. Он все это пропустил мимо ушей, а потом ухмыльнулся и сказал: «Но сама ты не очень-то разборчива, душа моя. Я вчера видел, как ты танцевала с моим бывшим соседом по камере. Кажется, он усердно за тобой ухаживает. Он нынче, я слышал, представляется как Энтони Браун. Но в тюрьме он звался Тони Морелли».

— Я должен возобновить знакомство с другом юности. У собратьев по заключению сохраняется чувство локтя, — сказал он шутливо.

Розмэри покачала головой:

— Вы опоздали. Его как раз вчера отправили в Южную Америку.

— Ясно. — Энтони перевел дыхание. — Итак, вы единственный человек, которому известна моя позорная тайна.

Она кивнула:

— Я вас не выдам.

— Не советую этого делать. — В его голосе снова появилась жесткость. — Помните, Розмэри, это опасно. Вряд ли вам захочется, чтобы такое очаровательное личико исполосовали бритвой! Есть люди, которые не остановятся перед тем, чтобы попортить девичью красу. А могут и просто прикончить. Такое тоже бывает. И не только в романах и фильмах. Иногда и в жизни.

— Это угроза, Тони?

— Предупреждение.

Но вняла ли она предупреждению? Поняла ли, что он говорил серьезно? Поразительная тупость — при такой прелестной внешности! Нельзя рассчитывать на то, что она будет держать язык за зубами. Но у него не было выхода. Он должен был попытаться ей что-то втолковать.

— Забудьте, что вы слышали имя Тони Морелли, ясно?

— Но меня ничуть не шокирует ваше прошлое, Тони. У меня широкие взгляды. Мне ужасно любопытно познакомиться с живым преступником. И вам нечего стыдиться.

Как же она глупа. Он смотрел на нее отчужденно, и в тот момент ему было уже трудно представить, что она могла волновать его. Глупость всегда вызывала у него раздражение, даже если она сочеталась с хорошеньким личиком.

— Забудьте про Тони Морелли, — повторил он мрачно. — Я говорю серьезно. Никогда не произносите этого имени.

Ему оставалось одно — срочно исчезнуть. Положиться на нее было бы безумием. Она могла все выболтать по первому своему капризу.

Она подарила ему обворожительную улыбку, но на сей раз он остался равнодушен.

— Не смотрите на меня таким зверем. Лучше пригласите на танцевальный вечер у Джароу на той неделе.

— Меня здесь уже не будет. Я уезжаю.

— Но ведь не раньше моего дня рождения? Неужели вы меня подведете? Я так на вас рассчитываю. И не говорите «нет». Не забывайте — я только что перенесла этот ужасный грипп и еще окончательно не пришла в себя. Мне нельзя перечить. Вы должны непременно быть.

Он мог тогда настоять на своем, все бросить и уехать.

Но… вдруг через открытую дверь он увидел Айрис. Она спускалась по лестнице, прямая и тоненькая. Бледное лицо, серые глаза под темными волосами. Айрис! И вполовину не так хороша, как сестра, но с характером, которого не хватало ослепительной Розмэри.

В тот момент он ненавидел себя за то, что все-таки поддался чарам старшей сестры. То же самое, наверно, чувствовал Ромео по отношению к Розалинде после встречи с Джульеттой[73].

Он мгновенно переменил решение. Теперь он твердо знал, что отныне его жизнь будет совсем иной.

Глава 4 Стивен Фарадей