Смерть промолвит вместо меня

— Но вы меня не об этом спрашивали. Я сказал так, потому что, как я упоминал, Винси был трусом, а я хотел любой ценой не допустить, чтобы он еще раз нанес душевную рану человеку, который мне очень близок. Я люблю Еву Фарадей, и пусть это послужит мне оправданием.

— Хорошо. — кивнул Паркер. — Благодарю вас за искренность. Продолжайте, пожалуйста.

— Я оделся и загримировался перед началом спектакля, чтобы потом уже не думать об этом. Когда спектакль начался, я встал за кулисой и наблюдал за игрой актеров. Я обратил внимание на то, что Винси нервничает, — он два или три раза «проглотил» несколько предложений из текста, чего зрители не заметили, потому что это опытный актер и он умеет вести себя на сцене в таких случаях. Но я сразу понял: он чем-то очень расстроен, и не двинулся с места, опасаясь, не случится ли еще что-то. И действительно, в одной сцене, где Старуха, то есть Ева, обнимает Старика и прижимается к нему, я увидел, что Винси почти оттолкнул ее и зло сказал ей шепотом несколько слов, когда они переставляли стулья. Этого зритель тоже не заметил, но я, зная каждое слово и каждую интонацию голоса в этом спектакле, сразу заметил, что Ева расстроена. Когда первый акт закончился и занавес, наконец, опустился, Винси повернулся на месте и сразу скрылся за кулисой, а Ева, пошатываясь и рыдая, сорвала с лица маску. Я подбежал к ней и проводил ее до гримерки. Оказалось, что она запачкала его костюм помадой. — Дарси на минуту замолчал, как бы вспоминая. — Да, — продолжал он: — Я проводил ее до гримерной и там успокаивал вместе с костюмершей. У Евы был такой приступ рыданий, что она никак не могла успокоиться. Актрисы случаи такого рода переживают очень остро, потому что во время спектакля нервы и так напряжены до предела. Потом в гримерку постучал один из рабочих, которого послал помреж. Выяснилось, что произошла какая-то ошибка в расстановке стульев на сцене, и они хотели убедиться, все ли в порядке. Я вместе с рабочим пошел на сцену и пробыл там несколько минут. Потом прошел через всю сцену и направился в коридор, к двери, находящейся напротив гримерки Винси. Там мне встретился электрик Карузерс. Кабель одного из осветительных приборов искрил под конец первого акта. Свет является очень важной составной частью моего спектакля, поэтому я на ходу слушал, что мне говорил Карузерс. Правда, я не очень много слышал, потому что был в ярости. У двери гримерки Стивена я отослал Карузерса, отделавшись от него парой слов. Через три минуты занавес должен был подняться. Я вошел. Винси сидел на кушетке и смотрел на корзину с цветами. Вот на эту. Я подошел к нему. Не знаю, кажется, я хотел его ударить. Но он тут же встал и начал быстро извиняться. Он сказал, что у него был сегодня ужасный день, что его мучает головная боль, а кроме того, у него какие-то неприятности. И он дает мне слово, что это никогда больше не повторится. Когда он начал так говорить, злость у меня сразу прошла, а говорить он умел очень убедительно. Во всяком случае, я вышел, не сказав ни слова, в полной уверенности, что это действительно никогда больше не повторится.

— Это уж точно, — прошептал Алекс.

Дарси бросил на него взгляд и продолжал:

— Во время второго акта я стоял все время в темной кулисе и смотрел до той самой минуты, когда пришла моя пора выходить на сцену. Потом была овация зрителей. Винси не вышел. Я подумал, что, быть может, это из-за головной боли, о которой он мне говорил, или, может, он обиделся на меня и хочет дать мне понять, как режиссеру, что ему плевать и на меня, и на эту роль. Надо сказать, что в последнее время Винси вообще вел себя довольно странно, он постоянно говорил, что ему надоела эта клоунада в масках и что он уйдет из театра. Я вышел со сцены вместе с Евой Фарадей, потом разгримировался, переоделся и позвал костюмера, чтобы он почистил мой костюм. Я зашел к Еве, которая была уже одета, но еще заканчивала свой туалет, потому что у женщин это всегда занимает больше времени. А потом мы вместе вышли из театра. Вот и все.

— И вы нигде не заметили ничего необычного?

— Нет. ну, может, только вот. Но это, наверно не имеет значения. Когда мы выходили и я проходил мимо двери гримерки Винси, я на что- то наступил. Я наклонился. Это был ключ. Я посмотрел и увидел, что замочная скважина светится, ну я и вложил в нее этот ключ. Я подумал, что Винси, вернувшись со спектакля, так резко захлопнул дверь, что ключ выпал. Изнутри не доносилось ни звука, и мы с Евой подумали, что он, наверно, уже ушел. Ну, и это уже в самом деле все.

— Из вашего рассказа следует, что с той минуты, как вы сошли со сцены и до минуты выхода из театра вы постоянно находились среди людей и ни минуты не были один, правильно?

— Нет. Я был один в своей гримерке. Костюмер тогда находился в коридоре и ждал, когда я его позову.

— Из вашей гримерной нет другого выхода?

— В ней нет даже окна.