– Разумеется, нет. Но они будут торчать в Институте, пока не получат ответы на свои вопросы. На весь этот период работы будут свернуты, и завершение откладывается на неопределенные сроки. Послушайте, в Институте действительно никто не знает, в чем тут дело, и милиция еще долго не выяснит то, что хочет выяснить. Это значит, что мы еще долго не сможем вернуться к работе над проектом. Вы должны что-то предпринять.
– Почему вас это так беспокоит, Инна Федоровна? У вас проблемы?
– Мне нужны деньги. Срочно. И много. Я не могу ждать, пока история с Войтовичем рассосется сама собой.
– Кто из работников милиции, на ваш взгляд, наиболее опасен?
– Их трое. Двое мужчин и одна женщина. Мне лично более опасным кажется Коротков Юрий Викторович. Но мне сегодня дали понять, что опасаться следует женщины. Ее фамилия Каменская. Имени не знаю, я с ней ни разу не разговаривала.
– А что, вам лично эта Каменская не кажется опасной?
– Я же сказала, я с ней ни разу не разговаривала, поэтому у меня нет своего мнения. Но она в Институте не появляется, по крайней мере в последнее время я ее не видела. А двое мужчин приходят постоянно.
– Хорошо, Инна Федоровна, не беспокойтесь. Мы разберемся и сделаем все, что сможем. Спасибо, что предупредили.
Инна вышла из телефонной будки и поплелась домой. Впервые с тех пор, как у нее появилась Юля, она возвращалась к себе неохотно.
Юля была дома и, как обычно, валялась в постели.
– Ты не забыла, что обещала послать меня на море? – заявила она, как только Инна переступила порог квартиры. – Я еду в мае. Я уже все узнала в турагентстве. В течение двух недель нужно сдать в посольство анкету и паспорт, а не позже середины марта внести деньги за путевку и билеты. Это будет стоить две тысячи восемьсот долларов. И еще пятьсот можно везти с собой на расходы. Дашь?
– Так много? – оторопела Инна. – Я думала, вся поездка обойдется максимум тысячи в полторы. Что за место ты выбрала, почему оно такое дорогое?
– Место хорошее, – резко ответила Юля. – А если тебе денег жалко, ты так и скажи. А то морочишь мне голову, я надеюсь, планы строю, а ты…
Она чуть не плакала от злости.
– Что ты, что ты, – переполошилась Инна. – Мне для тебя никаких денег не жалко. Но видишь ли, котенок, я не уверена, что смогу получить эти деньги к середине марта. Возникли некоторые сложности…
– Но ты же обещала! – Юля расплакалась.
– Юлечка, милая, не все получается так, как хочется. Ну послушай меня, девочка, деньги будут, будут обязательно, но, может быть, чуть позже. А что, если ты поедешь осенью, а? Осенью еще лучше, море теплое, как парное молоко…
Но Юля ее не слушала. Она сотрясалась в отчаянном горьком плаче и колотила кулачками по одеялу.
– Ты обещала! Я так надеялась! Я планировала! Ты нарочно это подстроила, ты просто не хочешь, чтобы я уезжала. Ты все делаешь мне назло, назло, назло!
Инна молча сидела на краю постели, ссутулившись и обхватив голову руками. Все, что угодно, только не слышать, как рыдает Юлечка. Нужно раздобыть эти деньги во что бы то ни стало. Если для этого нужно кого-нибудь убить, она и на это готова. Только бы Юля не сердилась. Только бы Юля ее не бросила. Иначе – снова одиночество на долгие годы. Иначе – снова унизительное чувство неудовлетворенности, от которого просыпаешься по ночам и сама себе противна. И снова случайные знакомые, которых так трудно найти и которые зачастую оставляют у Инны чувство омерзения, потому что не понимают и не чувствуют всю прелесть женской любви, а просто притворяются, чтобы заработать немного денег. А ей, Инне, нужна постоянная женщина, которая не только делила бы с ней постель, но о которой можно было бы заботиться как о близком, родном человеке. Как о Юлечке…
3
Поговорив по телефону с Инной Литвиновой, Игорь Супрун задумчиво откинулся в кресле. Литвиновой срочно нужны деньги – это ее проблема. Но им нужен прибор. И тоже срочно. И обязательно без огласки. Солдаты не хотят воевать, чувство патриотизма давно смято и выброшено, как ненужная бумажка. Они не понимают, ради чего должны проливать свою кровь. И у государства нет денег, чтобы платить молодым парням за участие в боевых действиях. Платить столько, сколько нужно, чтобы у них появился интерес к войне. Нет интереса. Нет патриотизма. Ничего нет.
Поэтому нужен прибор.
А какие-то ушлые менты мешают.
Супрун снял трубку внутреннего телефона.
– Бойцова ко мне, – коротко бросил он.
В ожидании вызванного им подчиненного Супрун привычно смотрел на картину. Экзотические цветы на длинных стеблях в высокой стеклянной вазе. Что такого в этой незатейливой картине? Почему она так успокаивает его?
Вадим Бойцов вошел почти неслышно. Это был среднего роста стройный человек лет тридцати с умным интеллигентным лицом и холодными серыми глазами. Исполнительный и жестокий. Образованный и хладнокровный. Супрун доверял ему больше, чем всем остальным.
– Меня интересуют два человека, они работают в уголовном розыске, на Петровке. Коротков и Каменская. Я хочу знать о них все. И как можно быстрее.
4