Смерть ради смерти

В столовой Института было жарко и шумно, специальный небольшой зал для руководства был временно закрыт на ремонт, и директор вынужден был обедать в общем зале. От одного только неистребимого общепитовского запаха его мутило, и он с трудом сдерживал раздражение, безуспешно пытаясь разрезать жесткое мясо тупым ножом.

Вместе с ним за обеденным столом сидел Вячеслав Егорович Гусев, ученый секретарь Института. Вообще-то он почти никогда не обедал на работе, но в последнее время совместное посещение столовой стало одной из немногих возможностей поговорить с директором наедине. У Альхименко была странная манера не держать людей в приемной, поэтому всех, кто к нему приходил, кроме, конечно, посторонних визитеров, секретарша безропотно пропускала к руководству, из-за чего очередь скапливалась в самом кабинете, и при каждой беседе неизменно присутствовало два-три человека.

– Николай Николаевич, – начал Гусев, – мы до сих пор не утвердили план научно-исследовательской работы на текущий год.

– В чем задержка? – поднял голову Альхименко.

– К нам поступило несколько официальных запросов с просьбой включить в план конкретные разработки. Я разослал копии во все лаборатории с указанием представить предложения к 1 февраля. До сих пор я не получил ни одного ответа. Лаборатории не хотят брать на себя дополнительную нагрузку, они и так много всего напланировали на этот год. И я, честно говоря, их понимаю. Была б моя воля, я бы эти запросы не удовлетворял. Мы из года в год беремся включать в план НИР заказные темы, а в итоге собственные фундаментальные разработки у нас умирают, не родившись. Я хотел это с вами обсудить. Меня как ученого секретаря очень беспокоит, что Институт теряет свое научное лицо. Вы посмотрите, что происходит! Лысаков до сих пор не может закончить докторскую диссертацию, мы переносим ее из года в год, а у него просто нет времени посидеть и подумать. Он дважды обращался по поводу предоставления ему отпуска для завершения работы над диссертацией, и мы дважды ему отказывали, потому что он был плотно задействован в заказной тематике, под которую Институт получает большие деньги. Я понимаю, Николай Николаевич, мы бедны, и эти деньги для нас большое подспорье, мы на них закупаем оборудование и выплачиваем премии, но ведь кончится все тем, что у нас не останется ни одного доктора наук. В прошлом году на пенсию ушли четыре доктора, в этом году собираются уходить еще трое, а молодые ученые не могут защититься, потому что тащат на себе фактически весь бюджет Института. Да если на то пошло, у нас и кандидатов наук скоро не останется. Все пашут, как волы, а диссертацией и не пахнет.

– Ваша речь получилась весьма пламенной, – сухо ответил Альхименко. – Можете считать, что вы меня убедили в бедственном положении Института. У вас есть конкретные предложения или я могу расценивать ваше выступление как плач в директорскую жилетку?

– Николай Николаевич, Институт может обратиться в Министерство науки с просьбой об увеличении штатной численности. Если нам дадут дополнительные штаты, мы наберем толковых ребят, выпускников вузов, и разгрузим хоть немного тех, кто не может закончить диссертации.

– Вы так уверены, что мы сможем набрать людей на наши смешные зарплаты?

– Даже если нет, мы оформим тем, кто у нас работает, дополнительные полставки. Надо же стимулировать людей, Николай Николаевич! Иначе нам никогда не выбраться из той дыры, в которой мы оказались. Работы будет все больше, а научных работников все меньше.

– Министерство не согласится, – бросил Альхименко, залпом допивая чай с прозрачным ломтиком лимона.

– Ну почему же? – возразил Гусев. – Николай Адамович Томилин, по-моему, прекрасно относится и к нашему Институту, и лично к вам. Он наш куратор, прорабатывать вопрос поручат именно ему. Я уверен, что он пойдет нам навстречу.

– А я не уверен.

– Все равно нужно попробовать, – продолжал настаивать ученый секретарь. – Мы не должны сидеть сложа руки, видя, как рушится научный потенциал Института. Я подготовлю письмо в министерство, хорошо?

– Нет, – категорически отрезал Альхименко. – Я не хочу ничем быть обязанным Томилину. Никакого обращения в министерство не будет. Я разделяю ваше беспокойство и подумаю, что можно сделать. Но только не через Томилина.

Директор резко поднялся и пошел к выходу, даже не пожелав Гусеву приятного аппетита. Впрочем, вежливость здесь вряд ли помогла бы: после неудачного разговора с руководством аппетит у ученого секретаря совсем пропал.

5

Константин Михайлович Ольшанский ворвался в свой кабинет и в ярости хлопнул дверью. Он терпеть не мог, когда с ним разговаривали как с мальчишкой. Прошли те времена, когда гласностью размахивали как знаменем и позволяли себе требовать, чтобы на все вопросы давались четкие и понятные ответы. Все возвращается на круги своя, снова появились секреты, многозначительные умалчивания, слова о политической недальновидности и необходимости поддерживать легитимную власть.