Смерть ради смерти

Бойцов вышел от начальника и пошел к себе, угрюмо размышляя о том, что не может отделаться от всего рассказанного Каменской. Супрун прав, престиж страны — дело такое важное, что в сравнении с ним меркнет многое другое. Но и Каменская права, страна, которой наплевать на страдания живущих в ней людей, не достойна того, чтобы кто-то боролся за ее престиж. Но если не поддерживать престиж, страна потеряет лицо в глазах мирового сообщества, не получит кредитов, значит, экономика не встанет на ноги, жизнь будет становиться все хуже и тяжелее, и живущие в стране люди будут страдать все больше. А если в данном конкретном случае поставить интересы престижа выше других, то страдать будет только небольшая часть населения — те, кому не повезло жить в Восточном округе столицы. И даже не во всем округе, а лишь на некоторой части его территории. Так что при такой постановке вопроса прав Супрун. Но если вспомнить, что эта небольшая часть населения расплачивается за поддержание престижа страны своим здоровьем и даже жизнью, то выходит, что права все-таки Анастасия. А вдруг она его обманывает? Вдруг фотографии, которые она ему показала, не имеют никакого отношения к злополучной «обратной петле»?

Он поедет в Восточный округ и сам посмотрит, что там происходит. Походит вечером по улицам, потолкается возле баров и дискотек, понаблюдает за пьяными, поговорит со стариками, которые всегда рады любому собеседнику. Он поедет туда и посмотрит своими глазами. И если окажется, что Каменская сказала правду, ему придется принимать решение, самое, наверное, трудное в своей жизни, но и самое главное.

4

Они подъехали к Институту почти одновременно — Коротков на белой с голубой полосой служебной машине и Доценко, который приехал вместе с Шитовой на ее автомобиле. Посовещавшись несколько минут, они вошли в здание и отправились прямиком в кабинет директора Института Николая Николаевича Альхименко. Коротков зашел к директору, а Шитова и Доценко молча сидели в приемной напротив секретаря, которая беспрерывно отвечала на телефонные звонки.

Загорелась лампочка переговорного устройства, секретарь щелкнула переключателем.

—  Слушаю, Николай Николаевич.

—  Пригласите ко мне Лысакова, пожалуйста, — послышался из динамика голос Альхименко.

—  Одну минуту.

Она тут же сняла трубку одного из многочисленных аппаратов.

—  Георгий Петрович, здравствуйте, Николай Николаевич просит Лысакова срочно зайти.

Доценко почувствовал, как напряглись руки сидящей рядом Шитовой.

—  Расслабься, — прошептал он едва слышно. — Чего ты так перепугалась? Войдет человек, пройдет мимо, посмотришь на него в движении — и все. Секретарша что-нибудь у него спросит, он ответит, послушаешь голос. Я должен быть уверен, что ты не ошиблась.

—  Я точно знаю, что не ошиблась, — так же тихо прошептала Надежда. — Ужасно нервничаю.

—  Ну и напрасно, — беззаботно пожал плечами Михаил, хотя внутри все время ощущал противный холодок. Они уже начали действовать исходя из того, что Лысаков — тот, кто им нужен. А вдруг Надежда ошиблась?

Она теснее придвинулась к Мише, и даже через плотную ткань пиджака он ощутил ее тепло.

—  Миша, а если окажется, что я ошиблась, тебе попадет?

—  Конечно, — пробормотал он, почти не разжимая губ. В этой теплой комнате на мягком диване его стал одолевать сон. Процесс ухаживания в доме Шитовой затянулся настолько, что второй этап кормления оказался весьма интенсивным и максимально сжатым во времени. Надежде удалось за десять минут впихнуть в Мишу такое количество еды, на поглощение которого при нормальных условиях ему понадобился бы по меньшей мере час. Потом они бегом бежали по лестнице к машине, и Надежда гнала по улицам как сумасшедшая, чтобы оказаться у Института ровно в пять часов. Напряжение от автомобильной гонки прошло, и теперь Миша Доценко чувствовал себя так, как должен себя чувствовать сильно уставший мужчина, которого двадцать минут назад обильно и вкусно накормили. Он с трудом держался, чтобы не провалиться в бездонную пропасть крепкого сна.

Открылась дверь, ведущая в приемную из коридора, вошел Геннадий Лысаков. Надежда скосила на него глаза, но голову старалась не поворачивать.

—  Танечка, меня вызывали? — обратился Лысаков к секретарю, не обращая внимания на сидящую в углу дивана пару. Шитова сидела так, что для человека, входящего в приемную, лицо ее было почти полностью скрыто мужественным профилем Миши Доценко.

—  Подождите, у него посетитель, — строго ответила Танечка, снова щелкая переключателем интеркома. — Николай Николаевич, подошел Лысаков. Хорошо.

—  Идите, — кивнула она Геннадию Ивановичу.

Миша крепко сжал руку сидящей рядом женщины.

—  Ну что?

—  Я совершенно уверена, — твердо ответила Надежда.

—  Ладно, пошли отсюда.

Они вышли из приемной и пошли по длинным коридорам, минуя одну за другой двери, ведущие в отдельные кабинеты, в общие комнаты, в курилки и залы для проведения научных собраний.