Смерть раненого зверя с тонкой кожей

– Вы уже сами довольно быстро научились его использовать. Ты и начальник Департамента в том роскошном загородном особняке на берегу Темзы. Он фашист. Абсолютно безжалостный, абсолютно безответственный. Он развяжет войну в Африке, как Гитлер в Польше, как Муссолини в Абиссинии. Убей одного человека, и ты спасешь тысячи, а может, и миллионы, если в игру захотят вступить Советы и Америка... И так далее. И так далее.

– У нас был случай, знаешь ли. Был риск войны. Огромный риск.

– Риск войны есть всегда. Это как венерические заболевания.

– Я имею в виду конкретный риск. Конкретная ситуация. Но к счастью, в последний момент он передумал.

– Завтра он может снова передумать. Или на следующей неделе. Или на будущий год. И снова будет кризис, еще одна угроза. Что, не согласен?

Смит не делал попытки ответить.

– Если было правильно убить его два года назад, то будет правильно убить его и сейчас. Если, конечно, все это изначально не преследовало иную цель.

– Может быть, – медленно произнес Смит, – не было правильным убивать его два года назад.

– Пет? Но вы убедили меня в этом. Он заслуживает смерти, говорили вы. Начальник Департамента. Вы все. Это честь для тебя, для нас, для страны. И были правы, это я вам говорю. Без эмоций и со стопроцентной уверенностью.

Он говорил спокойным, доверительным тоном.

– И он умрет.

– Ты представляешь, какой ущерб ты нанесешь стране?

– Я знаю какой ущерб страна нанесла мне. И теперь ей придется увидеть последствия своих действий, так же, как и нам всем.

– Ричард, все, что ты пытаешься сделать, – это оправдать убийство.

– Нет, Фрэнк. Оно уже было оправдано. Тобой и твоими боссами. Вы просто не называли это убийством. Это было мероприятием, акцией, действием, командировкой, поездкой, миссией.

Фрэнк Смит молча глотнул еще вина. Спорить с такого рода упрощением было невозможно.

– Хорошо, ты разложил все по полочкам, Нжала заслуживает смерти, отлично, правительство должно отвечать за свои поступки, замечательно... Но почему ты, Ричард? Этот момент я не могу уловить. Ты возомнил себя Богом, или Немезидой, или Юпитером-громовержцем, мечущим с неба молнии. Я хочу сказать, это ведь не ты. Совсем не ты. Ты не Провидение, не карающий ангел смерти.

– Ты все усложняешь. Я никем себя не возомнил, я просто собираюсь убить только одного человека.

– Это великолепно.

– Русские, азиаты и люди вроде Нжала делают это постоянно. Потому что они не связаны западной христианской моралью о неприкосновенности человеческой жизни.

– Но ты-то связан.

Эббот улыбнулся.

– Ах, вот что волновало начальника Департамента. Вот, наверное, почему он настаивал на психологических тестах накануне командировки – хотел проверить, не понадобится ли мне стакан воды.

– Стакан воды?

– У человека, которого Сталин послал убить Троцкого, в последний момент сдали нервы, и он вынужден был сесть и попросить стакан воды. Ты знал об этом?

– Но это не помешало ему воткнуть ледоруб прямо в череп Троцкому. В любом случае, ты же не думаешь, что начальник Департамента сомневался в твоих нервах.

– Я думаю, он сомневался во всех. Если ты не знал, для этой миссии он тестировал еще нескольких агентов.

И без того сухой тон Эббота стал еще суше.

– Но главный приз и вся честь достались мне.

Фрэнк зажег сигарету, первую за весь день. Он пытался бросить и взял за правило не курить до шести часов. Но, как сказал один француз или кто-то еще, правила существуют для того, чтобы их нарушать.

Он чувствовал, что должен сделать еще одну, последнюю, попытку, но, начав говорить, глядя в черноту глаз Эббота, понял, что это бесполезно.

– Ричард, ты не должен это затевать. Я могу все уладить...

Эббот медленно ответил:

– Я должен, Фрэнк. Это все, что у меня осталось, единственная вещь, которая придает смысл моей жизни и является ее целью. Все остальное уже, к сожалению, вторично.

Что ж, он попытался. Он знал, чтобы остановить его, понадобится нечто большее, чем слова, большее, чем цивилизованная беседа за бокалом вина. Чтобы остановить его, потребуется оружие. Прах к праху, пыль к пыли, насилие к насилию. Старый проверенный способ, который никогда не выйдет из моды. У немцев есть пословица: unkraut vergeht nicht– сорняк никогда не погибнет. Так же и насилие. История человечества – это история убийств.

Смит вздохнул и погасил сигарету, уничтожив таким образом и свои надежды. Ему нравился Эббот. Он восхищался им на протяжении пятнадцати лет.

– Еще вина?

– Нет, спасибо.

– Кофе? Как насчет кофе?

Эббот знал, что Фрэнк Смит, закоренелый холостяк, почти как старая дева гордился своими маленькими домашними достижениями.

– Я, как всегда пью молотый, не признаю эту растворимую гадость.

Эббот улыбнулся.

– Хорошо.