– Я лез через окно – пытался избежать столкновения с полицией. – Возможно, понадобится наложить несколько швов. И еще тебе лучше переодеться.
Она помогла ему снять мокрую куртку и увидела наплечную кобуру и пистолет, выпирающий из-под мышки, как опухоль. Все вместе выглядело зловеще и уродливо и напомнило ей американские фильмы, в которых детективы, гангстеры и наемные убийцы разгуливают без пиджаков с болтающейся на виду кобурой.
Она сняла ее и повесила на спинку кресла. Элис удивило, насколько она тяжелая.
Затем она помогла ему снять остальную одежду и положила ее сушиться на обогреватель. Она завернула Ричарда еще в несколько одеял, чтобы согреть, и принялась промывать и бинтовать рану на его руке, сделав перевязь. Рана время от времени кровоточила.
– Тебе нужно было стать медсестрой.
– Я была – два года. Иногда я жалею, что бросила.
Она помолчала.
– Нет, не жалею.
– Что ты имеешь в виду?
– Если бы я осталась медсестрой, то не встретила бы тебя.
Он посмотрел на нее, и она тут же, вдруг застеснявшись, как обычно, опустила голову. Эббот вдруг подумал, что, пока он, измотанный, лежал в кресле, она могла спокойно позвонить в полицию – это было ее прямой обязанностью, – и что эта мысль даже не пришла ей в голову.
Он протянул руку и погладил ее по голове.
– Ты хорошая такая, – сказал он.
– Нужно наложить на рану швы, или кровь никогда не остановится, – сказала она, не поднимая головы. – В конце Лэдброук Гроув есть больница, где ко всему привыкли. Мы возьмем такси и поедем туда, когда высохнет твоя одежда.
Она знала, что он все так же смотрит на нее, и пошла на кухню, чтобы сделать чай.
– Когда ты последний раз ел?
– Я съел пару тостов на завтрак.
– И с тех пор ничего?
– Я не голоден.
– Но ты должен что-нибудь съесть.
– Я два года провел на жесткой диете. Мой желудок ума лишился, приспосабливаясь.
– Ты не такой уж худой.
– Хороший обмен веществ. Маленькое потребление топлива, большой выпуск энергии.
– Пожалуйста, Ричард, съешь что-нибудь. Хотя бы тост.
– Хорошо, один тост.
Она поджарила толстый кусок хлеба, щедро намазала его маслом и с удовлетворением смотрела, как он его ел.
– Ну как? – спросила она. – Теперь тебе стало лучше?
– Нет, – ответил он. – Чувствую себя совершенно так же.
Он улыбнулся, и Элис подумала о том, как ему идет улыбка. Обычно его лицо было скорее грустным, чем радостным. Или только глаза.
В дверь снова позвонили.
– О Боже, эта чертова Филиппа.
– Кто?
– Филиппа Пейдж с лошадиной внешностью, из отдела транспорта.
– Очень кстати.
– Я от нее избавлюсь.
Она быстро направилась к входной двери и открыла ее.
– Филиппа, мне очень неловко. У меня ужасная напасть...
– Как и у нас всех, дорогуша. Каждый месяц.
Откинув голову назад, Филиппа рассмеялась своим лошадиным смехом и попыталась войти. Элис преградила ей дорогу.
– Я действительно ужасно себя чувствую. Голова раскалывается и все остальное.
– Я приготовлю тебе чашку отличного чая. Примешь две таблетки аспирина...
– Мне очень жаль, но я не могу сейчас никого видеть.
Не привыкшая врать, она сильно нервничала. Филиппа, нахмурившись, подозрительно смотрела на нее.
– Что стряслось, дорогая?
– Я же говорю, эта ужасная мука.
– Ой, не нужно дорогуша. Никто так не страдает из-за месячных. Тут что-то другое, не так ли?
Она попыталась заглянуть внутрь квартиры, но Элис наклонилась и загородила ей обзор.
– Что там у тебя?
Элис покраснела и опустила голову.
– Ничего.
Филиппа внимательно на нее посмотрела.
– У тебя там мужчина.
Ее тон был обвинительным, почти ханжеским. Элис подняла голову и посмотрела на нее в ответ.
– Да, у меня там мужчина, только это абсолютно не твое дело.
Филиппа ойкнула от удивления, и Элис захлопнула дверь прямо перед ее носом.
– Получай! Глупая назойливая корова, – проворчала она, возвращаясь в гостиную.
– Ты расстроена.
– Нет, совсем нет.
Эббот внимательно изучал ее покрасневшее от возбуждения лицо.
– Просто я не люблю врать. И грубить.
– Даже толстой назойливой корове?
Он улыбнулся ей, и она, почувствовав себя лучше, улыбнулась в ответ.
– Завтра весь отдел транспорта будет знать, что ты завела любовника.
– Завтра суббота. Поехали в больницу.
Она вызвала такси, затем помогла ему одеться.
– Эти шрамы у тебя на спине...
– Полиция Нжала.
В больнице спокойный молодой дежурный врач-индиец наложил на руку швы и на исковерканном английском поинтересовался, что произошло.
– Попал в толпу пьяных футбольных болельщиков.
– Обычное дело, боюсь. И один из них пырнул вас ножом?
– Нет, я там немного потолкался, а потом полез через окно.
– Футбол подчас вызывает странные чувства. Впрочем, обычаи чужих племен всегда кажутся странными. Воздержитесь от нагрузки на руку в течение нескольких дней.
Элис попросила такси подождать и на обратном пути, сидя в темноте, чувствуя на себе его руку, освещаемая вспышками от исчезающих в темноте уличных фонарей, думала о том, что ей хочется ехать так вечно, вперед и вперед, прямо на край света к тишине и мерцанию звезд.
– Иногда у меня в голове рождаются нелепые идеи, – сказала она. Он ничего не ответил, но, когда такси подъехало к дому Элис, он наклонился вперед и сказал водителю: