Раздался гром. Она не могла осознать, настоящий он или всего лишь в её голове.
— Вот этими клинками, — продолжил рыцарь. — Они острые, качественные, со своей работой справятся. Если ты справишься со своей.
Мария опять приковала взгляд к клинкам.
— Откуда мне знать? — тихо спросила она, словно у клинков. — Откуда мне знать, что я справлюсь?
— Ниоткуда. Это нельзя представить, нельзя осознать. Ты узнаешь за мгновенье до убийства…
— Или до смерти.
— Да. Прости.
Он хотел её обнять, но не хотел, чтобы она учуяла перегар или что похуже: страх.
Мэр стоял на балконе, покуривая самокрутку. Его заворожили те две статуи у чучела. Красивые, временные, проклятые. Обречённые на смерть. Пусть эта погодная серость скроет их печали, пока они не научатся сами их скрывать.
Глава двенадцатая
Иногда создаётся впечатления, что невозможно убежать от имён. Они выскакивают так резко, занимают всё пространство перед глазами, хоть и существуют только в голове.
Галахад. Клара. Мама. Папа. Клаудия.
«Какая она, жена рыцаря?».
Мария сидела на подоконнике кухни, расположенной на первом этаже. На улице давно стемнело, начался дождь. Повара и прислуга давно ушли спать.
Поначалу девочка шла в уборную, но её остановил запах печёного картофеля и ржаного хлеба. Весь коридор им пропах. Аромат настолько сильным, что Мария забыла о своём желании сходить в туалет. Она тихонько, словно мышка, протиснулась в дверной проём кухни. Посмотрела на заставленный свежим хлебом стол и обрадовалась, будто нашла клад. Вприпрыжку добралась до стола, взяла мягкую буханку и…остановилась. Может, взять нож? Его нигде не было, на первый взгляд. Это если копаться в шкафах и…а, чёрт с ним! Пальцы разорвали корочку и проникли внутрь. Обжигающее тепло обволакивало подушечки. Ей нравились эти ощущения. Нравилось чувствовать мир своими руками. Крошки сыпались на пол, на голые ступни девочки.
В кастрюле неподалёку она нашла источник второго запаха — печёный картофель. Он порядком остыл в отличие от хлеба, но это не помешало ей обернуть его в кусок хлеба и затолкать в рот.
Мария плотно поела, налила себе стакан воды и села на подоконник, предварительно открыв форточку. Она хотела насладиться звуками дождя и раскатами грома в ночном городе, почувствовать спокойствия, которое дарило это место.
Кто-то скажет: «перед смертью не надышишься». И, честно говоря, окажутся правы. От этой мысли Марии стало грустно. Ей снова захотелось в туалет. Она будто вернулась обратно — в своё тело, в свою жизнь.
Мария опустила ноги на холодный пол. Вот только до этого он таким не казался. А ещё вдруг занозу подцепит? Мать всегда говорила, что Мария не ходит, а шаркает по полу, мешает спать или книгу читать. А Галахад такого не говорил. Из вежливости? Папа тоже не говорил. Но он ушел. А это еще хуже. Уж лучше бы говорил. А вдруг, он поэтому и ушёл? И Галахад хотел уйти из-за этого?
#
— Эммм, сэр Галахад.
Рыцарь почувствовал, как его качают в кровати.
— Галахад, — Мария шептала и трясла его ручками. Она делала это так слабо, что казалось, будто она его убаюкивает.
— А? — рыцарь проснулся, но открывать глаза не стал. Как и менять позу.
— Я шаркаю? Ну, ногами, когда иду.
— Иногда, — ответил Галахад протяжным и вялым выдохом.
— Иногда? А это как часто?
— Нечасто.
— Так «иногда» не это значит.
Рыцарь не ответил.
— Галахад? Галахад?
Было уже поздно. Рыцарь перевернулся на другой бок и засопел. Девочке ничего не оставалась, кроме как оставить его в покое. Она прошла к двери и проскользнула в неё, не касаясь. Боялась вызвать скрип.
Идя по длинному коридору, наконец, к туалету, на душе было неспокойно. Мария не впервой так делать. Она часто нагоняла на себя неприятные мысли или надуманные проблемы. И каждый раз она старалась решить их у себя в голове. Вдалбливала, что всё на самом деле хорошо. Ну и шаркает она ногами, подумаешь, многие шаркают, чем она хуже? Других же не бросают из-за этого? Так почему её бросают? Но если не за шарканье, то за что? Было бы за шарканье — она бы перестала. Отец бы вернулся, мать снова полюбила. Странное это слово — «снова». И почему она так подумала? «Снова» же подразумевает, что однажды мать её всё-таки любила. Может быть, в детстве, когда она была совсем маленькой и не помнит?
Мария остановилась посреди длинного коридора, заметив, как одна из дверей была приоткрыта. Сначала подумалось о грабителях. Но потом девочка вспомнила, как много здесь солдат и что вообще — это особняк мэра. Кто в здравом уме попытается сюда пробраться?
Мария медленно зашагала к двери. Пол же скрипел так сильно, будто не замечал осторожность её ног. Мария заглянула в комнату одним глазком. В дальнем углу, на столе, горела свеча. Совсем свежая, зажжённая недавно.
— Ищешь чего?
Мария вздрогнула. Доски протяжно застонали. Голос никому не принадлежал.
— Я здесь, в кресле. Не бойся.
Но девочка в страхе оперлась о стену коридора и не двигалась с места. В комнате раздались шаги. Свеча поднялась вверх, и осветило лицо того, кому принадлежал голос.
— Господин мэр?