Смерть секретарши (сборник)

– Сделаю, – сказал Гена. И ушел, оставив Валевского с его невысказанными мыслями. Мысли у него были о том, с какой трагической быстротой происходит у нас порча хорошей русской крови. У Валевского были серьезные подозрения по Гениному поводу – слишком он был темноволосый и шустрый. К тому же шутник – как раз то качество юмора. И ко всему еще фотограф (фотографы, зубные техники). Риточка же была Силиверстова по отцу и Огрызкова по матери – это он выяснял специально. Собственная его драма не сделала Валевского менее чувствительным к тем процессам упадка нации, которые он наблюдал ежедневно. Люди жили сегодняшним днем и мелкими заботами, не думая о том, чтобы сохранить здоровые корни нации. Когда мы спохватимся, уже нечего будет сохранять – смуглокожее, узкоглазое или горбоносое племя, равнодушное к своему славянскому прошлому, будет прочно владеть Киевщиной, Заоковской землей, пятинами Великого Новгорода. Или того хуже – эти чернявые будут утверждать, что они и есть прямые наследники, настоящие славяне и славянофилы. Боже, какие лица ему привелось видеть недавно на концерте так называемого фольклорного ансамбля – не только в зале, но и на сцене. Эта девица с ее заплачками, этот худрук – только что из хедера. А взять нынешних русских фольклористов – они даже не стесняются своих отчеств. Псевдонимы носят небрежно, как девушки из райцентра носят парик. Набекрень…

– Летучка через пятнадцать минут, – сказала Риточка на бегу. Вид у нее был, как всегда, деловитый, но отчего-то грустный. Неудивительно. Сколько они успевают перепортить наших женщин, эти шустряки-администраторы с киностудий, эти фотографы, эти их физики-лирики и лирики физического воздействия. Эти режиссеры, художники-графики, шансонье, композиторы и снабженцы. Они покинули сапожные и пошивочные ателье, вышли из-за прилавка и наводнили сферу культуры, превратив ее в псевдокультуру. И если не дать им решительный бой…

Валевский шел на летучку в боевом настроении. Он мог бы сразиться сейчас и с шефом, и с Болотиным, и с самой Ларисой. Он знал, за что борется.

До летучки шеф вызвал к себе Гену. Начал с лести, потому что не знал, как Гена отнесется к его предложению.

– Нам понравилась ваша «Богородская кровь». Там, где эта, знаете, труба химзавода виднеется, через это, как оно, через дыхало русской печи, собственно, я даже не знаю, как оно называется, надо будет спросить Валевского.

– Я тем более не знаю, – сказал Гена.

– В общем, мне понравилось. Старое и новое вместе – так я понял, новое через традицию. Наглядно, действенно, в народном духе. Тут у нас одна срочная работа. Надо доснять ткачиху, это под Ивановом, вы там уже были. Надо будет еще два-три снимка – это общее мнение. Я знаю, конечно, что вы только прилетели, все знаю, знаю, но, может, вы отважитесь, это недалеко.

– Недалеко, конечно. Но там добираться надо на попутках, два раза приходится автобус менять…

– Вот что. – Шеф задумался. – Вот что… Я вам дам машину. И не просто машину, а Валерия своего – с ним вы в два счета слетаете. За три-четыре дня обернетесь?

– Конечно.

– Вот и поезжайте. А с ним я лично поговорю. Сегодня же после обеда и можете ехать. Идет?

Отпустив Гену, Владимир Капитоныч сидел некоторое время один, пытаясь разобраться в собственных действиях. Конечно, действия его могли быть только правильными, но мотивы их в данном случае были ему пока не вполне ясны. Это было связано с Ритой. Риточка ходила грустная, что-то у нее случилось. Что-то случилось с приездом фотографа, так что его отъезд… Тем более ведь действительно дело нашлось срочное… А Валера? Тут было сложнее. Валеру Владимир Капитоныч после их разговора об отношении к женщине слегка побаивался. Грубый парень. Казалось бы, простой русский человек, рабочая косточка – и на́ тебе. Нет, шоферы это, конечно, особая категория – возьмите таксистов. Может, что-то и есть в этой ахинее, когда Валевский начинает говорить про порчу народа и цивилизацию.

Теперь надо сообщить Рите. Зайти к ней, поговорить, лучше всего домой… Это последнее свое намерение Владимир Капитоныч не стал анализировать с точки зрения его скрытых мотивов. И поступил совершенно правильно, потому что подобная рефлексия могла поселить в нем чувство неуверенности, губительное для его душевного здоровья и вовсе не уместное на предстоящем курултае сотрудников, которые ждут руководящего слова.