Смерть сердца

Водитель, свернув к обочине, дерзко глянул на Матчетт сквозь перегородку. Он затормозил, вяло обогнул авто, чтобы открыть дверцу, но Матчетт уже вышла из такси и стояла, задрав голову. Над ней, унылым безвкусным утесом, возвышалась гостиница, увенчанная бледными лучами почти исчезнувшего солнца.

– Вот он, мэм, – сказал водитель, – наш маленький сюрприз.

Матчетт с суровым достоинством расправила плечи и прочла: «Гостиница Карачи». Она холодно прошлась взглядом от портика до стеклянной двери, от тускло-желтой медной дверной ручки к крутым, зашарканным ступеням. Не оборачиваясь, сказала:

– Ну, если вы привезли меня не туда, то и не надейтесь, что я вам заплачу. Можете сразу ехать обратно, а уж с джентльменом я поговорю.

– А мне-то откуда знать, что вы обратно выйдете?

– Если я не выйду обратно вместе с юной леди, то только потому, что вы привезли меня не туда.

Матчетт обеими руками поправила шляпу, покрепче ухватила сумку и вскарабкалась по ступенькам. Отсюда серая дорога виделась ей сплошными отзвуками и промельками: редкое такси, редкий автобус. Вечер отражался в темных окнах, делая их призрачными, освещенные гостиные выглядели блеклыми и пустыми. В салоне «Гостиницы Карачи» кто-то неуверенно наигрывал на пианино.

И в то же время в раскинувшемся лиловом полумраке улицы таился намек на грядущее лето – лето, которое только накалит все до предела жарой и ослепительным светом. В садах на окраинах Лондона, когда все остальное исчезнет в полутьме, загорятся розы. Усталость, но и какая-то радость распахнет сердца, потому что лето – это пик и полнота жизни. Даже пыль уже пахла крепко. В этот преждевременный облачный вечер небо было теплым, а здания будто росли на глазах. Пальцы на клавишах замерли, попали в верную ноту, отыскали дорогу к аккорду.

Сквозь стеклянную дверь Матчетт увидела огни, стулья, колонны, но ни одного мальчишки-посыльного, никого. Она подумала: «Ну и местечко!» Безо всякого звонка – место-то публичное, она без колебаний повернула медную дверную ручку.