– Но, дорогой мой Томас, в наших с ней отношениях никогда не было ничего простого. Мы с самого начала действовали методом проб и ошибок.
– Ладно, я бы, наверное, хотел, чтобы за мной приехал человек, который не примется читать мне великосветских нотаций. Пусть сердится, пожалуйста, сколько угодно – но никаких проповедей.
Томас замолчал и строго взглянул на Анну.
– Порция почти всегда добирается домой сама, – сказал он. – Но во всех остальных случаях – кто ее обычно забирает?
– Матчетт.
– Матчетт? – спросил Сент-Квентин. – Это ведь ваша горничная? У них хорошие отношения?
– Да, очень хорошие. Я знаю, что они вместе пьют чай, если меня нет дома, а еще – когда они думают, что меня рядом нет, – желают друг дружке спокойной ночи. Их беседы этим не ограничиваются, конечно, но я понятия не имею, о чем они говорят. А нет, впрочем, имею – они говорят о прошлом.
– О прошлом? – спросил Томас. – Это как? Почему?
– Они говорят об их великом общем прошлом – о твоем отце, естественно.
– Почему ты так считаешь?
– Потому что они с ней не разлей вода. Их, бывает, не отличишь друг от друга. Какая еще тема – кроме любви, разумеется, – вызывает в людях такую одержимость? Такие разговоры всегда идут по нарастающей. Это транс, это порок, это своего рода отдельный мир. Порция, может, и стала оттуда в последнее время сбегать – из-за Эдди. Но Матчетт эту тему ни за что не оставит, это, если не считать мебели, ее
– Венцом, надо же. Это правда? Все так и было? Знай я об этом, сразу бы уволил Матчетт.
– Ты прекрасно знаешь, что Матчетт прилагается к мебели. Нет уж, тебе по наследству достался целый мешок с котами. Матчетт боготворит твоего отца. Так почему бы Порции не узнать о своем отце от человека, который и его считает человеком, а не просто несчастным оскандалившимся стариком?
– А вот этого можно было и не говорить.
– А я раньше никогда этого и не говорила… Да, Сент-Квентин, в основном она общается с Матчетт.
– Матчетт… Это такая женщина в огромном каменном фартуке, которая, стоит мне пройти мимо, вжимается в стену, будто кариатида? Я вечно ее вижу на лестнице…
– Да, она вечно ходит вверх-вниз… Почему бы и не Матчетт, кстати?
– То есть мы перешли от «почему» к «почему бы не»? Ну а ты, Анна, что бы чувствовала?
– Будь я Порцией? Я бы презирала весь наш тесный кружок, всех этих людей, которые и себе жизнь испортили, и мне жить не дают. Я бы скучала – ох, как бы я скучала в этом нашем тайном обществе на пустом месте, где все то и дело друг другу подмигивают. Мне бы ни за что не хотелось знать, что все имеют в виду. И хотелось бы, чтобы кто-нибудь уже свистнул и все это прекратилось. Я бы хотела, чтобы меня заметили. Я бы презирала всех женатых, которые вечно ломают комедию. Я бы презирала всех неженатых, которые вечно осторожничают и обижаются. Я бы безумно, безумно хотела, чтобы ко мне относились с искренним чувством, и в то же время хотела бы, чтобы меня оставили в покое. Хотела бы, чтобы меня спрашивали о том, как я себя чувствую, и очень, очень хотела бы, чтобы меня принимали такой, какая я есть…
– Это что-то новенькое, Анна. Сколько тут дневникового, а сколько твоего?
Анна осеклась. Она сказала:
– Ты же спросил – будь я на месте Порции. Разумеется, это невозможно, мы с ней даже нельзя сказать, что одного пола. Нам с ней, может, и захочется начать все с чистого листа, но, боюсь, на это надежды мало. Я вечно буду ее обижать, а она вечно будет меня во всем винить… Ну что ж, Томас, значит, решено – посылаем Матчетт? Право же, надо было сразу об этом подумать и не перетряхивать все грязное белье.
– Решено – мы пошлем за ней Матчетт. Верно ведь, Сент-Квентин?
– О, разумеется…
Мы Матчетт пошлем за ней, Пошлем за ней, за ней, Пошлем Матчетт за ней В этот сумрачный…
– Сент-Квентин, ради бога!..
– Прости, Анна. Я что-то совсем не в себе. Очень рад, что все устроилось.
– Нужно еще все как следует обдумать. Что мы скажем Матчетт? И кто позвонит майору Брутту?
– Никто, – быстро отозвался Томас. – Будь что будет. Мы не тратим время на разговоры, мы делаем то, что нужно.
Анна поглядела на Томаса, ее лоб медленно разгладился.
– Ну хорошо, – сказала она. – Тогда я скажу ей, чтоб сходила за шляпой.
Матчетт сказала:
– Да, мадам.