Смерть сердца

– Милый, тебе обязательно так стучать? Все бокалы трясутся… Тут, кстати, нет ничего странного, мне такое вполне свойственно. Ее дневник очень хорош – она нас всех вывела на чистую воду. Разве я могла не дочитать роман обо всех нас? Не скажу, что он изменил мою жизнь, но у меня возникли самые неприятные чувства, оттого что я узнала, каково это – жить, ну или по меньшей мере о том, каково это – быть мной.

– Все равно не пойму, почему она из-за этого так вспылила? Гостиница у него где-то в Кенсингтоне, верно? И при чем тут вообще Брутт? Он-то откуда взялся?

– Он посылал ей головоломки.

– А это уже что-то, – сказал Сент-Квентин. – Как по мне, это вполне может сойти за знак внимания.

– У меня все повадки горничной, – продолжала Анна, – а свободного времени куда больше, чем у горничной. И все-таки, хотела бы я знать, откуда она узнала, что я прочла ее дневник. Я положила его на место, я не оставила отпечатков, я бы заметила, обвяжи она его ниткой. Матчетт не могла ей об этом сказать, потому что я берусь за него, только когда Матчетт нет дома… Вот что меня удивляет. Я и правда хотела бы это знать.

– Правда? – спросил Сент-Квенин. – Ну, это как раз просто – я ей сказал.

Он окинул Анну довольно критическим взглядом, словно она только что сказала нечто отменно сомнительное. Наступившее молчание, в котором глубокое безразличие Томаса проступило особенно отчетливо, подчеркнула вплывшая в комнату Филлис – она убрала тарелки и подала клубничный десерт. Сент-Квентин, оставшийся один на один с собственными словами, сидел, спокойно улыбаясь и опустив глаза.

– Кстати, Филлис, – сказала Анна, – передайте Матчетт, что звонила мисс Порция. Она задержалась, но вскоре приедет домой.

– Хорошо, мадам. Сказать кухарке, чтобы та оставила ей горячий ужин?

– Нет, – ответила Анна, – она уже поужинала.

Когда Филлис ушла, Анна взяла ложку, оглядела клубнику и только затем спросила:

– Ты сказал? Вот как, Сент-Квентин?

– И ты, наверное, хочешь знать, почему?

– Нет, этого я точно не хочу знать.

– Ты совсем как Порция – ей это тоже было неинтересно. Она, конечно, пережила потрясение, и, хотя мне очень хотелось рассказать ей о себе, у нее не было желания меня слушать. Я так и сказал Порции тогда, в Мэрилебоне, – как же мы закрыты друг от друга… Но мне бы хотелось знать вот что – откуда ты узнала, что она знает?

– Да, кстати, – внезапно ожил Томас, – откуда ты знаешь, что она знает?

– Теперь мне понятно, – сказала Анна, слегка повысив голос, – что бы там ни сделали другие – выдали тайну, сбежали к майору Брутту, – во всем, с самого начала, буду виновата одна я. Ну что же, слушай, Сент-Квентин, слушай, Томас: Порция мне об этом ничего не говорила. Это не в ее характере. Нет, она просто позвонила Эдди, а тот позвонил мне и пожаловался, какая я злюка. Это случилось сегодня. Когда ты сказал ей, Сент-Квентин?

– В прошлую среду. Я это хорошо помню, потому что…

– …ну и вот. Наверняка с прошлой среды случилось что-то еще, что и вызвало этот срыв. В субботу мне показалось, что у нее какой-то странный вид. Она пришла к чаю и застала здесь Эдди. Наверное, что-то у них там не заладилось, когда они были на море. Может, у Эдди не выдержали нервы.

– Да, он очень чувствительный, – сказал Сент-Квентин. – Не против, если я закурю? – Он закурил, дал прикурить Анне и прибавил: – Терпеть не могу Эдди.

– Да, и я тоже, – сказал Томас.

– Томас! Впервые слышу!

Томас, по лицу которого было видно, что на душе у него заметно полегчало, сказал:

– Да, он тот еще крысеныш. И работает в последнее время спустя рукава. Мерретт хочет его уволить.

– Ты не можешь так поступить, Томас! Он же умрет с голоду. Почему Эдди должен голодать только из-за того, что он тебе не нравится?

– А с чего бы ему хорошо питаться только потому, что он нравится тебе? Как по мне, это один и тот же принцип – и никуда не годный. Людям получше Эдди приходится куда хуже.

– А кроме того, Эдди вряд ли умрет с голоду. – мягко заметил Сент-Квентин, – Он будет кормиться здесь.

– Нет, Томас, ты не можешь так поступить, – взволнованно повторила Анна, теребя жемчужное ожерелье. – Если он обленился, просто устрой ему хорошую выволочку. Но ты не можешь вот так взять и его уволить. Он просто осел, но больше он ни в чем не провинился.

– Мы не можем себе позволить ослов по пять фунтов в неделю. Когда ты попросила подыскать ему местечко, то все уши мне прожужжала о том, какой он гений, и, должен признать, таким он и был – первую неделю. Почему ты сказала, что он гений, если сейчас говоришь, что он осел, а если он такой осел, то почему он вечно у нас отирается?

Анна смотрела только на Сент-Квентина, но не на Томаса. Оставив жемчуга в покое, съела ложку десерта, затем сказала:

– Потому что он за ней бегает?

– И по-твоему, это хорошо?

– Откуда мне знать? Она ведь все-таки твоя сестра. Это ты хотел, чтобы она жила с нами. Нет, Сент-Квентин, все в порядке, мы не ссоримся… Томас, если тебе это не нравилось, почему ты сразу об этом не сказал? По-моему, мы об этом уже говорили.

– Мне казалось, что она вроде бы понимала, что к чему.