Смерть сердца

– То есть ты не хотел в это вмешиваться, но надеялся, что вмешаюсь я.

– Слушай, а что это ты такое говорила, мол, у них там что-то не заладилось на море? Он-то что там забыл? Почему ему не сиделось в Лондоне? У этой старой дуры Геккомб там что, дом свиданий?

Анна побелела.

– Как ты смеешь такое говорить?! Она была моей гувернанткой.

– Помню, помню, – ответил Томас. – Но, кажется, дуэньи из нее не получилось?

Анна молчала, смотрела на цветы, озаренные огоньками свечей. Затем попросила у Сент-Квентина еще сигарету, которой тот снабдил ее с самой что ни на есть ненавязчивой быстротой. После этого Анна пришла в себя и сказала очень ровным тоном:

– Боюсь, Томас, я не совсем тебя понимаю. Выходит, ты не доверяешь Порции? А ведь тебе, наверное, положено знать, можем ли мы доверять ей или нет. Ты знал ее отца, а я – почти нет. Мне и в голову не приходило за ней шпионить.

– Да, ты всего лишь прочла ее дневник.

Сент-Квентин, сидевший спиной к окну, обернулся и посмотрел на улицу.

– Уже порядком стемнело, – сообщил он.

– Сент-Квентин хочет сказать, что хотел бы поскорее покинуть нас.

– На самом деле, Анна, я хочу сказать совсем другое – ты ведь пообещала майору Брутту, что позвонишь.

– Да, а он ведь там ждет, верно? Да и Порция, наверное, тоже.

– Ладно, – сказал Томас, откинувшись на спинку стула, – и что мы им скажем?

– Не стоило нам отклоняться от темы.

– Да мы, в общем-то, и не теряли ее из виду.

– Нужно ему что-то ответить. А то он решит, что мы совсем спятили.

– У него и так предостаточно причин, – сказал Томас, – чтобы решить, что мы совсем спятили. Ты говоришь, она вернется домой, если мы поступим правильно?

– А мы знаем, как поступить правильно?

– Именно это мы сейчас и выясняем.

– Мы об этом точно узнаем, если поступим неправильно. Все просто: Порция тогда просто останется у майора Брутта. Ох, упаси меня боже, – вздохнула Анна, – еще раз обидеть подростка! Но дело ведь не только во мне – вы ведь понимаете, что мы все в этом увязли. Нам кажется, будто мы знаем, что мы натворили, но мы не знаем, что же такого мы натворили. Чего она от нас ждала и чего ждет сейчас? Нам нужно ведь не только понять, как бы так доставить ее домой нынче вечером, нам нужно понять, как нам всем троим потом всем вместе жить… Да, вот это задачка. И задала нам ее она.

– Нет, она просто обратила на нее наше внимание. Это большая разница. У нее есть своя точка зрения.

– Да, как и у всех нас. Это другим людям мы можем казаться бесполезными, но только не самим себе. Но если принимать в расчет чувства каждого, можно с ума сойти. Поэтому о чужих чувствах лучше не думать.

– Боюсь, – ответил Сент-Квентин, – в этом случае нам придется о них подумать. Если тебе, конечно, хочется, чтобы она вернулась домой. Этот ее «правильный поступок» – своего рода моральный абсолют, а они существуют только на уровне чувств. И вот эти двое сидят где-то в Кенсингтоне и ждут. Вам и вправду нужно что-то решить – и довольно скоро.

– Хорошо, даже если на миг допустить, что нам интересны чужие чувства, – как вообще узнать, что чувствует другой человек?

– Ну, право, – ответил Сент-Квентин, – мы еще не в самом безвыходном положении. Я писатель, ты, Анна, читала ее дневник, Томас – ее брат, должны же они быть в чем-то похожи. Радости в этом мало, но нужно признать: у нас есть все возможности для того, чтобы понять ее точку зрения, или скорее – посмотреть на все с ее точки зрения… Я могу продолжать, Анна?

– Да, прошу тебя. Но нам и вправду нужно что-то решить. Томас, что ты делаешь?

– Задергиваю занавески. Прохожие заглядывают в окна… А что, мы не будем пить кофе?

– Сент-Квентин, тогда подожди, пока принесут кофе.

Принесли кофе. Сент-Квентин, усевшись так, что чашка кофе оказалась у него между локтями, медленно потирал лоб. Наконец он сказал:

– Мне кажется, ты ей завидуешь.

– А она об этом знает? Если нет, то мы не сможем назвать это ее точкой зрения.

– Нет, она и сама не понимает, что ей выпало удовольствие обладать всем, чего недостает тебе. Сама она, кстати, никакого удовольствия от этого может и не испытывать. Ей страстно хочется, чтобы ее любили…

– Вот уж чему я больше никогда не позавидую…

– Она страстно надеется на то, что каждый новый путь – это путь, который ее куда-нибудь да приведет. Что уж она надеется там найти, мы вряд ли узнаем. И вот она ходит кругами вокруг вас с Томасом, подмечает то, чего нет, и записывает все себе в дневник – на память. В каком-то смысле ей, конечно, здорово не повезло. Будь вы совсем приятными людьми, живи вы где-нибудь за городом…

– А что, у тебя есть доказательства, – спросил Томас, впервые вмешавшись в разговор, – что совсем приятные люди действительно существуют?

– Положим, существуют, и, положим, вы – как раз из таких. Тогда вам до Порции бы и дела не было – вы не обращали бы на нее столько внимания. А так, вы оба относитесь к ней до неестественного серьезно, можно подумать, будто у нее в руках – разгадка какого-то преступления… Вот, например, твоя мать, Томас, наверное, была из таких приятных людей, которые живут за городом.