Смерть швейцара

Лицо Собилло снова обрело глупое выражение. И Ольга снова заулыбалась, но уже без прежнего напряжения.

— Только не истолковывай мой поступок превратно. Надо же мне где-то ночевать, верно?

— А я и не истолковываю. Превратно, — ответил Аристарх и чуть ли не залпом проглотил пахнувший дорогим шоколадом «Фунтадор». — Я как надо это истолковываю. Ты пришла, чтобы у меня переночевать. Что тут особенного?

— Сегодня тебе, видно, море по колено. Все тебе «ничего особенного». А что тогда «особенное»?

Аристарх пересел к Ольге на диван, положил руку ей на плечо и, воткнувшись в нее сапфировым взглядом, сказал:

— Особенное ты, например, и твое появление здесь. Если бы я знал, что для этого надо разгромить твою комнату, то давно бы уже это сделал.

Ольга фыркнула.

— Это все светские комплименты, сударь. Скажи лучше, ты не станешь меня презирать из-за того, что я к тебе пришла? Что думает по этому поводу живущий в тебе Главный герольдмейстер? Только серьезно?

Присутствие Ольги и ее легкий наряд пьянили Аристарха. Он чувствовал запах ее тела, аромат чистых, промытых волос и в первое мгновение не смог ничего ей ответить — у него перехватило горло. Когда же его голос наконец зазвучал, в нем отзывалась легкая хрипотца.

— Здесь нет Главного герольдмейстера. Есть только мужчина, к которому пришла женщина. И женщина эта ему очень нравится. Разве мужчина может осуждать милую его сердцу даму за то, что она его навестила?

Аристарх обхватил Ольгу за плечи, притянул к себе и крепко поцеловал в губы. И — о радость! — почувствовал, что ее губы ему ответили. Но этого ему уже было мало: завоеванные позиции требовалось укреплять. А для этого нужно было преодолеть сильное внутреннее сопротивление, которое он ощутил в ней с первого дня их знакомства. Барьер, преграждавший доступ к ее душе, был крепким и высоким.

У нее был любимый человек, догадался Собилло. Вполне возможно, она любит его до сих пор. Наверняка это тот самый компьютерщик, о котором она с такой неохотой рассказывала...

Это открытие болезненно поразило Аристарха, но сделало желание преодолеть барьер в душе девушки еще более стойким. А для этого надо было атаковать, не оставляя ей времени на рефлексии. Совесть Аристарха в данную минуту молчала — князь знал: если бы он казался девушке совсем уж неприятным субъектом, вряд ли бы она к нему пришла. Его рука перекочевала с плеча на грудь Ольги, и он почувствовал, как под его прикосновением она содрогнулась всем телом. В глубине души Аристарх ожидал, что его остановят, и потому был настойчив.

Ольга ощущала нетерпение князя и понимала, что теперь слово за ней.

«А ведь он, пожалуй, решил, что я непробиваемая и железобетонная, — подумала она. — И торопится, как десятиклассник, которому впервые представилась возможность свободно потрогать девочку. Бедняга. Вовсе я не такая — просто мы познакомились с ним в неудачное время. Я все еще несвободна... Несвободна? А так ли уж я несвободна?» — Эта мысль ее заинтересовала до такой степени, что когда Аристарх снова прикипел к ее шее поцелуем, она отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

Собилло, однако, истолковал это по-своему. Ему показалось, что его продвижению к прелестям Ольги поставлена преграда, и он, сделав обиженное лицо, от нее отстранился.

«Я же говорю — десятиклассник, — сказала себе Ольга. — Да нет, какое там, он совсем еще маленький. Зрелые мужчины подчас напоминают маленьких детей, у которых отобрали шоколадку. На самом деле я знаю, что мне мешает и отчего я противлюсь судьбе. И дело здесь не в Паше. Просто я до ужаса устала; так устала, что мне сейчас не до ласк и не до радостей плоти. С другой стороны, и мальчика обижать не хочется».

— А знаешь, Стасик, — довольно развязно произнесла она, закидывая ногу за ногу и придавая лицу выражение девушки с прошлым, — мы вот с тобой называем друг друга на «ты», но на брудершафт еще не пили. У тебя шампанское имеется, в этом твоем вертепчике?

Собилло сглотнул. Его не столько поразила эта трансформация — перерождение из робкого, испуганного существа, прибежавшего к нему за помощью и сочувствием, в великосветскую кокотку, сколько обращение «Стасик». Так, помнится, его не называла даже мать. У нее имелось секретное ласковое имя, которым она временами именовала сына, но это было именно тайное, секретное прозвище. О нем не знал, кроме сына, никто. С другой стороны, и непривычное обращение, и предложение выпить на брудершафт сулили приятное продолжение вечера, и Аристарху оставалось одно — принять его. Во всяком случае, можно было сказать, что он воспрянул духом и кривая его настроения устремилась вверх.

— Как же не быть шампанскому, — несколько игриво сказал мужчина. — Конечно, есть. Меняйленко снабжает меня отлично. Не знаю только, где он сейчас?