Смерть швейцара

Время суток после семи вечера она именовала «ночью» и всякую деятельность вне стен дома начиная с этого часа считала нежелательной. Это была одна из причин, почему Ольге временами хотелось бежать из-под родного крова на край света. Работа требовала от нее непременного посещения всякого рода светских мероприятий, которые в этот заветный час только начинались. Нечего и говорить, что заканчивались они куда позже, а все, что им сопутствовало — всевозможные банкеты, посиделки с кофе и шампанским, танцульки и поездки к кому-нибудь на квартиру или, изредка, в ночной клуб, — затягивалось далеко за полночь, а то и на всю ночь. Когда Ольга после такой вот запланированной тусовки возвращалась под утро домой, следовал очередной скандал, сопровождавшийся надрывающими душу криками и обидными словами. Подчас это бывало непереносимо, и тогда Ольга приступала к поискам комнаты, которую можно было бы снять за небольшую сумму. Ровно через сутки мать раскаивалась в содеянном, затем следовало примирение с рыданиями друг у друга на груди, а через неделю все повторялось сначала. Петр Федорович, отец Ольги, старался во время подобных семейных драм соблюдать нейтралитет и обыкновенно скрывался в гараже, где, по счастью, было проведено отопление и имелась раскладушка с полным набором постельных принадлежностей.

Отправившись открывать дверь, Анна Сергеевна некоторое время не возвращалась, а из прихожей донеслось какое-то шушуканье. Потом послышался голос матери, и Ольга, выйдя в коридор, обнаружила стоявшего в дверях Александра Тимофеевича Меняйленко. Тот, по обыкновению, был одет с иголочки и любезно улыбался, произнося комплименты хозяйке.

— Это к тебе, Оленька, — торопливо сообщила Анна Сергеевна. — Помоги Александру Тимофеевичу раздеться, зови к столу, а я сейчас...

«Успел уже обаять женщину, кот-баюн, — отметила про себя Ольга, пережив первый приступ изумления, — переодеваться побежала... А ведь матушку мою приручить непросто, особенно незнакомому человеку».

— Удивляетесь, да? — поинтересовался Меняйленко, вешая в маленькой прихожей Туманцевых пальто и ондатровую шапку и приглаживая перед зеркалом волосы. — Забыли, наверное, что сами оставили мне свой адрес и пригласили заезжать в любое удобное время? Или сейчас неудобное?

Ольга уже освоилась с присутствием администратора, очаровательно ему улыбнулась и потащила за рукав на кухню. Хотя Меняйленко свалился как снег на голову, она была ему рада. Его присутствие бодрило, как чашка крепкого кофе, и помогало переносить жизненные неурядицы. Ему можно было рассказать обо всем, что тяготило душу, не опасаясь с его стороны недопонимания. Администратор, что называется, умел выслушать и всегда понимал все так, как того хотелось Ольге. И еще она догадывалась, что он приехал не с пустыми руками, и просто умирала от любопытства.

— Вы, Александр Тимофеевич, приехали в самый раз — на оладьи, — сказала Ольга, провожая администратора на кухню и усаживая за стол. — Это мой папа, — представила она отца. — А это, папочка, — она повернулась к своему родителю, — мой очень хороший друг. Прошу любить и жаловать.

Мужчины пожали друг другу руки. Ольга вынуждена была признать, что по сравнению с папочкой Меняйленко выглядел настоящим молодцом, хотя Петр Федорович вряд ли был старше администратора больше, чем на год или на два. Меняйленко можно было, не покривив душой, назвать «в меру упитанным мужчиной в полном расцвете сил», и в этом смысле он ни в чем не уступал Карлсону, который, как известно, жил на крыше. Появилась принаряженная, подкрашенная и оттого сразу похорошевшая Анна Сергеевна. Явление, иначе не назовешь, Александра Тимофеевича так на нее подействовало, что она принесла с собой непочатую бутылку «Смирновской», припасенную для торжественных случаев.

Когда разлили водку и выпили по первой, администратор, подмигнув девушке, сказал:

— Очень рад, Оленька, что мне довелось побывать у вас в доме. Ваша дочь, — тут Меняйленко повернулся к Анне Сергеевне и, поклонившись, приложил свою руку к груди, — произвела на обитателей санатория Усолыдево весьма благоприятное впечатление. После отъезда мы долго вспоминали ее добрым словом. Она была сама чуткость и проявила по отношению к людям бездну такта и отзывчивости.

В ответ на слова администратора Ольга неопределенно хмыкнула и опустила глаза в тарелку, но Олина мама, услышав похвалу в адрес единственного дитяти, порозовела от удовольствия и приняла слова Александра Тимофеевича за чистую монету.

Поговорив немного с Анной Сергеевной и Петром Федоровичем об удивительных достоинствах их талантливого и воспитанного чада, Меняйленко многозначительно посмотрел на Ольгу.

— Кстати, Оленька, я привез вам кучу приветов и добрых пожеланий от ваших друзей, ну и, конечно же, свежие новости. Вам ведь интересно узнать, что произошло после вашего отъезда, не так ли?