Смерть со школьной скамьи

— Конечно, будет! — усмехнулся я. — Кто знает, может, ты половину валюты заныкал на черный день, а нам по ушам ездишь, что Ленка тебе только пять кусков принесла… Друг мой, ты не бледней! Еще ровным счетом ничего не произошло. Сходи на кухню, попей водички, легче станет.

Я посмотрел на часы. До приезда опергруппы осталось примерно десять-пятнадцать минут.

— Витя, — спросил я возившегося на кухне Солодова, — ты хорошо подумал, у тебя ничего запрещенного в квартире нет?

— Что запрещено иметь, разъясни.

— Патроны к огнестрельному оружию, самодельные ножи, фотографии с голыми бабами, наркотики, валюту.

— Валюта у тебя в кармане, — напомнил он, — а про наркотики я только в газетах читал. Откуда наркотики в СССР? Ты сам-то их когда-нибудь видел?

С кухни запахло валерианой. Открылся и закрылся кран с водой. Вытирая губы, Солодов вернулся в зал.

— Виктор, коли ты пришел в себя, то расскажи мне о Журбиной. Что-то она меня заинтересовала.

Он открыл форточку, закурил.

— Журбину зовут Валентина Павловна. Когда-то, давно-давно, она была председателем профкома на химкомбинате. Чем она там занималась, сам представляешь: путевки, маевки, утренники, собрания. Но каким-то образом она выправила себе «химический» стаж и получила право выйти на пенсию в пятьдесят лет как бывший работник вредного производства.

— Крученая тетя, ничего не скажешь! Люди за этот «химический» стаж здоровьем жертвуют, а она на халяву получила.

— Журбина — она вся такая. Но я с ней лично почти не знаком. Я о ней в основном со слов Лены знаю… А Лена была от Валентины Павловны в восторге.

Он выбросил окурок в окно. Сел напротив меня на гнутый венский стул.

— Помнишь, — продолжил Солодов, — я тебе рассказывал, что когда я еще числился в женихах у Лебедевой, она стала встречаться с другим мужчиной? Потом оказалось, что это Журбина их познакомила. Но это еще не все. Я как-то раз пришел к облсовпрофу встречать Лену с работы. Выходит Журбина, узнала меня, поздоровалась, спросила, как дела, то, се. За ней к крыльцу подъезжает «Волга». Валентина Павловна склоняется ко мне и шепчет в ухо: «Не будь дураком! Ленка сейчас перебесится и вернется к тебе. Она тебя любит, и все будет у вас хорошо». Представь, какая сволочь! Я после ее слов месяца три как на крыльях летал, пока не остался у разбитого корыта.

— Витя, а при тебе Ленка не комплексовала из-за шестого пальца?

— Нет. Она иногда даже им бравировала, мол, шестой палец — это как зуб мудрости…

Закончить он не успел. В дверь настойчиво позвонили. Солодов встал, заметался по комнате. Я пошел открывать.

Первым в квартиру вошел Николаенко.

— Где доллары? — глядя мне в глаза, спросил он.

Я провел его на кухню, выложил сверток на стол.

— Мразь! — сказал он непонятно о ком: то ли обо мне, то ли о Солодове, то ли о Лебедевой.

Уже второй раз я видел, как Николаенко не может сдержать своих эмоций. На сей раз он выглядел как человек, которого обворовали. Заходит такой гражданин в квартиру — все вещи перевернуты, из-под стопки белья в одежном шкафу исчезли рубли, отложенные на покупку ондатровой шапки. «Вот ведь мрази!» — рычит гражданин, обращаясь и к ворам, и матерям, которые их родили, и к отцам, которые их воспитали.

— Сколько здесь? — спросил он.

— Пять тысяч, — ответил из комнаты Солодов.

— Тебя пока не спрашивают! — обозлился полковник. — Лаптев, а тебе не кажется странным, что ты опять раньше всех оказался в гуще событий?

— Все вопросы к нему! — Я показал рукой на зал.

Николаенко скривился, всем видом давая понять, что такой ответ его не устраивает.

— Сотрудник милиции, — заученным голосом начал я, — узнав о совершенном преступлении, обязан сообщить о нем в правоохранительные органы, а сам принять меры к охране места происшествия. Чем я и занимался.

— А когда ты звонить ходил, кто квартиру охранял? — с издевкой спросил он.

— Место происшествия — это не квартира, а сверток с долларами. Сверток был при мне, — я ткнул в себя пальцем, — а сейчас я вручаю его вам, в том виде, в каком мне его выдал гражданин Солодов.

Мы посмотрели в глаза друг другу.

«Чего еще от тебя ожидать?» — спрашивал его взгляд.

Я в ответ прикинулся Штирлицем, которого Мюллер заподозрил в прелюбодеянии с радисткой Кэт: «О чем вы, группенфюрер? Я уже пятый год импотент, а что нас голыми в кабинете застукали, так ведь жарко же было!»

Ничего не прочитав в моих глазах, Николаенко вышел в зал опрашивать Солодова.

До приезда следователя прокуратуры в квартире появились двое сотрудников КГБ в штатском. Первый был похож на молдаванина, на вид лет тридцать, худощавый, энергичный. Второй — примерно ровесник Николаенко, прической — вылитый комбриг Котовский.

— Обыск уже проводили? — начальственным тоном спросил он.

— Нет еще, — ответил Николаенко. — Мы только что приехали.

— Эй, ты, — заглянув на кухню, обратился ко мне лысый кагэбэшник, — иди за понятыми.

— Не могу, я доллары охраняю, — сказал я первое, что пришло на ум. Ходить по подъезду и зазывать граждан быть понятыми на обыске у соседа мне совсем не хотелось.

— А чего их охранять, убегут, что ли?