Смерть со школьной скамьи

— Вчера тут воспитательную беседу проводили с трудными подростками, — разъяснил Матвеев. Больше ничего интересного на торжественном собрании не было.

В три часа дня в отделе кадров я получил адрес ветерана, открытку и цветы. В напарницы мне отрядили Анисимову Светлану из дежурной части.

Анисимовой было немногим больше двадцати лет. Она училась на заочном отделении машиностроительного института и ни от кого не скрывала, что, получив диплом, уйдет «на гражданку». Идти по улице в форме Света стеснялась.

Наш ветеран жил недалеко от райотдела. Звали его Василий Кириллович Шунько. Ему было шестьдесят семь лет. После войны, демобилизовавшись из армии, он пришел в милицию и до самой пенсии работал в дежурной части.

Шунько был небольшого роста, щуплый, голубоглазый. При ходьбе Василий Кириллович подволакивал ногу, голова и руки его беспрерывно тряслись мелкой дрожью.

Жил ветеран в панельной пятиэтажке в двухкомнатной квартире точно такой же планировки, как та, где была найдена убитой Лебедева. Встречал нас Шунько один, хотя в отделе кадров значилось, что он живет с женой.

— Проходите, проходите, — поприветствовал нас Василий Кириллович, — хоть раз в году до меня молодежь доходит, и то хорошо. Помнят еще в отделе, что я живой?

— Помнят, конечно. — Я разулся в коридоре, прошел в зал.

Специально к нашему приходу на комоде в зале Шунько рядочком выставил фотографии, на которых были запечатлены этапы его жизненного пути: пионер, рабочий с комсомольским значком на груди, солдат-артиллерист в годы войны, милиционер и, наконец, офицер милиции в кругу сослуживцев. Рассматривая последнюю фотографию, я отвлекся, и казенное приветствие Анисимова стала зачитывать без меня.

— Василий Кириллович, — я положил цветочки на угол комода, — а это кто на фотографии?

— Андрей Николаевич, — отозвалась обиженная Света, — я еще не закончила.

Но было поздно. Шунько уловил в моем голосе родные милицейские интонации. Как старый боевой конь, заслышавший призывный звук рыцарской трубы, он встрепенулся, метнул в меня острый, как наконечник стрелы, взгляд.

— Погоди, дочка, потом дочитаешь. — Василий Кириллович подошел ко мне. — Ты про кого спрашиваешь?

Я, водя пальцем по фотографии, стал перечислять:

— Это Николаенко Евгений Павлович, ныне полковник, работник областного УВД.

Шунько согласно кивнул.

— Это Вьюгин Сергей Сергеевич. Это вы, Василий Кириллович. Этого я не знаю, — я показал на примостившегося рядом с Шунько капитана милиции, — а вот это кто?

Мой палец остановился на центральной фигуре — полковнике милиции, держащем в руках большой букет цветов.

— Это Журбин Иван Игнатьевич, — с теплотой в голосе ответил Шунько. — Как раз за неделю до всей этой лабуды сфотографировались. Он был в те годы начальником Заводского отдела милиции, а я у него начальником дежурной части. Николаенко был замом Журбина, а Вьюгин — начальником ОУР. Этот капитан приехал из области поздравлять Журбина с юбилеем.

— Валентина Павловна Журбина, часом, не родня ему? — спросил я.

— А ты что, ее знаешь? — Краем глаза я увидел, как насторожился Шунько.

— Я много наслышан о ней, но вживую видел ее один раз. На днях мы были на похоронах нашей общей знакомой. У Валентины Павловны такие гладкие руки, а ей уже лет шестьдесят, наверное. Молодится старушка, хочет яркой женщиной быть!

Скептическая оценка внешности Журбиной открыла для меня сердце ветерана.

— Не, тут ты не прав, — сказал он, заметно подобрев, — ей никак не шестьдесят. Здесь, на фотографии, мы отмечаем юбилей — пятьдесят лет Ивану Игнатьевичу, а Валентина моложе его на шесть лет. Здесь март 1971 года. Посчитай, это ей сейчас сколько?

— У меня получается пятьдесят шесть лет.

— Где-то так оно и есть, но никак не шестьдесят.

— Андрей Николаевич, — за моей спиной жалобно сказала Анисимова, — может быть, я пойду?

Мы повернулись к девушке. Она стояла смущенная, не зная, что ей делать дальше.

— Открытку дочитать до конца? — с явной издевкой спросил я.

— На хрен надо! — отрубил Шунько. — Каждый год она и та же лабуда!

Василий Кириллович подошел, забрал у Анисимовой открытку.

— Вот что, дочка, дай-ка я тебя по-стариковски поцелую, и иди-ка ты домой, а начальнику скажешь, что все прошло как надо. — Он, приподнявшись на цыпочки, смачно чмокнул совсем смутившуюся Свету в щеку. — Не обижайся на меня. В кои веки в мою нору заглянул интересный человек, нам есть о чем с ним потолковать.

— Андрей Николаевич? — вопросительно посмотрела на меня Анисимова.

— Света, ты иди, все нормально прошло. Василий Кириллович, цветы есть куда поставить?

— Глаша! — крикнул Шунько.

Мы с Анисимовой переглянулись. И я, и она были уверены, что в квартире больше никого нет.

Из второй комнаты появилась полная старуха в наброшенном на ночную рубашку старом халате. Пробурчав что-то вроде «здравствуйте», она забрала у меня цветы и прошла с ними на кухню. Я проводил Анисимову, закрыл за ней дверь. Старуха налила в двухлитровую банку воды, поставила в нее цветы и скрылась в спальне.

— Третий день не разговариваем, — шепнул мне на ухо Шунько. — Ты выпить хочешь?