Через полчаса после возвращения с прогулки ко мне зашла Оксана Самохина, жившая в одной комнате с практиканткой.
— Андрей, ты не разменяешь три рубля? — В руках она демонстративно держала мятую купюру, но, судя по всему, пришла ко мне с другой целью.
Оксана была, на мой взгляд, самой неприметной девушкой в нашем общежитии. Если Таня Филиппова была самой красивой, практикантка — самой милой, Селезнева — самой распутной, а Инга — самой непривлекательной, то Самохина была никакой. В ней не было ничего яркого, запоминающегося, но не было и ничего отталкивающего. На таких девушках, как Оксана, приято жениться. Она с первых дней будет хорошей женой: станет варить борщ, стирать пеленки, раз в неделю исполнять супружеский долг и после получки украдкой проверять карманы мужа в поисках заначки. У меня мать такая. Я знаю, о чем говорю. Я понимаю, что Оксана — это эталонная советская жена, но я с детства не люблю борщ и не хочу, чтобы в день зарплаты жена пытливо всматривалась мне в глаза: «Где остальные деньги, Андрей?»
Я протянул Самохиной три рублевые купюры, но она не обратила на них внимания.
— У тебя окно помыть надо, — сказала она, кивнув на завод.
Я автоматически обернулся. В косо падающем свете заходящего солнца стекла на моем окне оказались все в мутных разводах. А с утра ничего были, чистые.
— Помою на досуге, — повернулся я к ней.
— Андрей, тебе когда-нибудь говорили, что ты поступаешь как дурак? — серьезно спросила она.
— Конечно! Все детство об этом родители талдычили. Как принесешь тройку из школы, так скандал до небес: «Дурак! Неуч! Что с тобой дальше будет?»
— Я не об этом. Ты понимаешь, что не той девушке свой график отдал?
От неожиданности я замолчал, не зная, что сказать в ответ.
— Ленка молодая еще, ей цветочки-конфеточки подавай, а ты… — Она замялась, не зная, как покорректнее выразить мысль.
— Давай, давай дальше. — Я быстро пришел в себя. — Расскажи, как надо ухаживать за невинными девушками. Ты за этим ко мне пришла?
Из мужской комнаты, в другом конце коридора, с хохотом и криками вывалила толпа пьяных парней. Грянула в открытые двери музыка. Вечер выходного дня набирал силу, синусоида потребления спиртного в общаге шла вверх.
Она протянула мне нарисованный для практикантки график.
— Ты все понял?
— Себе день выбрала? — спросил я, кивнув на график.
— Идиот. — Она вышла, хлопнув дверью. График, забывшись, унесла с собой. Пусть его на доске у проходной вывесит. Мне от общественности скрывать нечего.
Глава 18
Коляска
В пантеоне советских официальных праздников 9 Мая — День Победы — был на предпоследнем месте по значимости. Последнее место занимал День Конституции. Празднование 9 Мая всегда проходило в первой половине дня. Никаких масштабных мероприятий в этот день не проводилось, но для перестраховки районные отделы милиции несли службу по усиленному варианту.
С утра 9 Мая я работал в своем кабинете, перебирал бумаги. Итальянец позвонил около десяти часов.
— Привет, Андрей Николаевич! Записывай адрес, коляска там…
— Что такое, Андрюша, рыбка клюнула? — спросили инспектора, увидев, как я повеселел после телефонного звонка.
— Знаю хату, где моя коляска стоит. Посоветуйте, как быть: сегодня брать или до завтра отложить.
— До завтра много воды утечет, — сказал Елькин. — Коляску могут перепрятать или сломать по пьяному делу да выбросить. Брать надо сегодня. Кто пойдет?
По неписаному закону в притоны заходить в одиночку запрещалось.
— Если я пойду, — почесал небритый подбородок Матвеев, — то у меня вся родня взвоет. Они еще вчера уехали на мичуринский, а я все никак не доберусь. С другой стороны, неохота мне граблями весь день махать! Пусть теща вкалывает за меня. Андрюха, я с тобой!
— Аналогично! — сказал Андреев. — У меня с детства аллергия на сельхозработы. Я с вами!
У моих родителей тоже был мичуринский участок: шесть соток земли, крохотный домик, туалет-скворечник. На этом жалком клочке земли прошла львиная доля моих школьных каникул. В то время, пока мои сверстники наслаждались отдыхом в городе, я был вынужден копать землю, убирать мусор, пропалывать грядки, поливать огород, окучивать картошку, набирать в бочку воду из соседнего ручья. Я ненавидел мичуринский участок. Он сожрал мое детство, вкопал его в землю и посадил на этом месте самый бесполезный на свете овощ — кабачок.
Как только я поступил в школу милиции, мое участие в сельскохозяйственной эпопее сошло на нет, чем я был бесконечно счастлив. А вот мой старший брат с удовольствием копается в земле, летом на выходные ночует в избушке, ловит рыбу в пруду. Осенью брат забирает себе половину урожая. Я даже кривого огурца с этого мичуринского участка не возьму.
— Что за адрес тебе подсказали? — спросил Андреев.
— Улица Урицкого, дом пять, квартира сорок пять. Мой участок. Как раз через дом от общежития, где эту коляску украли. Хозяйка квартиры — Соколова Таня, семнадцать лет.