Смерть содержанки

Как-то раз Ниро Вульф, желая как всегда передо мной выпендриться, изрек: «Vultus est index animi». «Это не по-гречески», — сказал я. На что Вульф отозвался: «Да, это латинская поговорка. Глаза — зеркало души». Если так, то все зависит от того, чьи глаза и чья душа. Если напротив вас за покерным столом сидит Саул Пензер, то глаза — вообще никакое не зеркало; в них отражается только пустота. Но не могли же древние латиняне ошибаться? Желая их проверить, я дождался, пока Орри взял мою шляпу, провел меня в комнату и усадил, и лишь потом вперился в его глаза о мрачной решимостью. Наконец Орри не выдержал.

— Ты что, не узнаешь меня? — спросил он.

— Vultus est index animi, — произнес я.

— Чудесно, — сказал Орри. — Всегда мечтал узнать, какая муха тебя укусила, черт возьми?

— Просто любопытно стало. Ты считаешь меня простаком?

— Ты что, рехнулся? С какой стати?

— Сам не знаю. — Я положил нога на ногу. — Ладно, слушай. Я сделал все так, как мы условились. Пришел ровно в четверть пятого, несколько раз позвонил, не дождался ответа, как оговаривалось, отомкнул дверь твоим ключом, поднялся на лифте на четвертый этаж, открыл дверь квартиры вторым ключом и вошел. В гостиной никого не было, и я прошел дальше, в спальню. Не могу сказать, что там был кто-то, поскольку называть словом «кто-то» труп — не вполне уместно. Труп был на полу возле кровати. Ни саму Изабель Керр, ни ее фотографию мне видеть не доводилось, но, думаю, это она. Розовая кружевная рубашка, розовые туфельки. Чулок нет…

— Так она мертва?

— Не перебивай. Примерно пять футов и два дюйма, около ста десяти фунтов, лицо правильное, глаза голубые, белокурые волосы, маленькие уши…

— О Господи. О Господи!

— Она?

— Да.

— Больше не перебивай. Мистер Вульф никогда не перебивает. Я даже не стал к ней прикасаться — проверять было нечего. Кровоподтек на лбу и глубокая вмятина на голове, в двух дюймах над левым ухом и чуть сзади. На полу, в трех футах от правого плеча, валяется мраморная пепельница — с виду достаточно тяжелая, чтобы пробить череп куда потолще, чем у нее. На руках и ногах трупные пятна. Лоб холодный…

— Ты же сказал, что не трогал ее…

— Трогаю я пальцами. Приложить запястье ко лбу или к ноге — не называется трогать. Кстати, нога тоже была холодной. Труп пролежал уже часов пять или больше. Пепельницу вытерли. На полу окурки и пепел, а в пепельнице пусто. Я провел там шесть минут, задерживаться почему-то не хотелось.

Я запустил пятерню в карман и нащупал то, что искал.

— Вот твои ключи.

Орри меня не слышал.

— Это тебя-то считать простаком! — выдавил он. — Тебя! Как ты мог подумать?

— Любопытство взыграло.

Орри встал и вышел из комнаты. Я бросил связку ключей на столик у окна и огляделся по сторонам. Довольно просторно, три окна и мебель, вполне приличная для не слишком взыскательного холостяка.

Орри вернулся, держа в руках бутылку и пару стаканов. Он предложил стакан мне, но я отказался, сказав, что только что поужинал. Тогда Орри налил виски в свой стакан, приложился к нему, поморщился и сел.

— С ума сошел, — сказал он. — Чтобы я тебя подставил? Теперь ты спросишь, где я сегодня был, начиная с восьми утра, и смогу ли я это подтвердить.

Я помотал головой.

— Нет, это было бы чересчур. Будь я настроен так серьезно, я бы рявкнул: «Почему ты оставил пепельницу на полу?» или что-нибудь в этом роде. Но факты — упрямая вещь, а кроме тебя, возможно, только мне известно, что ее смерть тебе выгодна. Даже очень. Поэтому естественно, что меня интересует одна мелочь — ты ее убил?

— Нет. Черт возьми, Арчи, я похож на болвана?

— Нет. Ты, конечно, не гигант мысли, но отнюдь не болван. Да, было бы забавно, если бы ты и впрямь решил меня подставить. В конце концов ты же знал, что я иду туда. И вдвойне забавно, если ты состряпал себе алиби.

— У меня нет алиби.

Орри посмотрел на меня отсутствующим взглядом. Потом он отхлебнул виски и сказал:

— Я же говорил, что сейчас работаю на Баскома. Я вышел в восемь, около девяти сел на хвост объекту и вел его весь день.

— В одиночку?

— Да. Обычное дело. С девяти девятнадцати до двенадцати тридцати пяти я торчал в холле здания, где он служит. Потом…

— Тоже один?

— Да.

— Тогда я по-прежнему не удовлетворен. Как, впрочем, был бы и ты, окажись на моем месте. Хочешь что-то спросить?

— Да. У тебя были перчатки и ключи. Ты знал, что можешь кое-что найти. Почему ты хоть чуть-чуть не поискал?

Я ухмыльнулся.

— Ты шутишь?

— Вовсе нет.

Я кивнул.

— Тогда ты все-таки болван.

Я поднялся.

— Мы оба с тобой знаем, Орри, что ты бы безусловно не отказался заполучить мое место. Я не против — это вполне здоровое честолюбие. Но вдруг ты стал чересчур честолюбив? Вдруг ты знал, что никаких улик против тебя на самом деле нет? И договорился, чтобы один человек — я — зашел туда в четверть пятого, а другой — например, полицейский, которому позволил аноним — пару минут спустя? Пусть убийство мне бы и не пришили, но ключей и резиновых перчаток вполне хватило бы, чтобы упечь меня на несколько лет. Сам понимаешь, я в это не верю, но будучи натурой нервной и утонченной, я…