Смерть старого мира

Тогда она ещё не знала, что эта «крыша» никогда не станет настоящим домом ни ей, ни другим детям, которых взяли из того же приюта ради государственного пособия. После неё под крыло Баллирано попали очаровательные близнецы. Потом Лаура, Сандро и последний — совсем крошка Дэмьен. Все они были младше её. Комплекса ответственности ей никто не прививал, он сам возник, когда на руках у тогда ещё одиннадцатилетней Агнессы оказался свёрток с младенцем, которого нужно было срочно успокоить, потому что у Магрит он, почему-то плакал, не переставая. Кто ж поймёт, что творится в голове у полугодовалых малышей? Агнесса и не пыталась — тискала его и укачивала, напевала песенки, услужливо всплывающие в памяти, и всем сердцем обожала чудесного мальчугана, который солнечно ей улыбался.

Все они, приёмные, были «со странностями». Близнецы не говорили почти ни с кем, кроме друг друга, и имели странную привычку спать, соприкоснувшись лбами. Лаура, вспыльчивая и нелюдимая, отличалась весьма агрессивным нравом, даже в свои восемь. Сандро едва не открытым текстом звали дурачком, всего-то за добродушный нрав и безмятежную улыбку. А у Агнессы не было воспоминаний.

У неё полностью сохранились речевые и двигательные навыки, она свободно умела читать и писать, почти не испытывала затруднений с использованием бытовых предметов, но при этом совершенно не помнила своего прошлого за пределами приюта, куда попала за полгода до того, как была удочерена.

В остальном же ей не приходилось жаловаться на забывчивость — словно компенсируя отсутствие предыдущих одиннадцати лет, сознание фиксировало большую часть событий с поразительной точностью. Она могла воспроизводить в памяти ситуации вплоть до мелочей, вроде интерьера, в которой что-то происходило, и расположения в нём участников. Время суток, цвета и запахи, интонации и незначительные штрихи, вроде замявшегося воротника или по-особому заплетённой косы, не ускользали от её внимания. Оттого ей намного легче давалась учёба и освоение базовых заклинаний — что, безусловно, не добавляло ей любви со стороны сверстников. Впрочем, годы «общения» с Мельхиором воспитали в Агнессе воистину титаническое терпение, и большинство попыток так или иначе поддеть ее она успешно игнорировала или гасила непробиваемым спокойствием.

Закончив с потоками и контурами, Агнесса последовательно перезапустила всю систему заклинаний. Про большую их часть Магрит не знала, а к оставшейся относилась скептически и настороженно. Просто опекуны исповедовали весьма редкую нынче монотеистическую религию, которая признавала «классическое» колдовство и магию как проявление некой надмирной единой божественной силы, но весьма жёстко-отрицательно относилась к магии призыва и, соответственно, любым духам и демонам. Даже тем, что были крайне полезны для дома и помогали, к примеру, поддерживать огонь в очаге, или отправлять послания без проволочек, или находить утраченное… Несть им числа, мелким духам-помощникам! Агнесса в какой-то момент всё же остановилась на парочке, призванной защитить дом и его обитателей и отваживать мелкие неприятности. Какой хозяйке, в конце концов, приятно будет увидеть скисший суп или испорченную опару? Да и паразитов извести всяко полезно.

— Я закончила, матушка! — воскликнула она, сдерживая стучание зубов, когда выбиралась из ледника, и обнаруживая, что наверху пусто.

Что, в общем-то, было объяснимо — с чего бы Магрит стала дожидаться здесь её? Заклинания ведь совершенно безопасны, и не бывает такого, что маг-недоучка падает без сил и сознания…

Агнесса сжала кулаки, сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, а затем привычно заставила себя улыбнуться — гнев всегда плохой помощник.

«Вырви ей сердце… выпусти меня — я вырву! Перед тобой должны трепетать, падать ниц!» — рычание Мельхиора не способствовало душевному равновесию, но девушка удержалась от резкой отповеди, просто промолчав.

Демон, всё-таки, потрясающе однообразен в своих реакциях. То есть, предлагал он почти каждый раз что-то новое, но с одинаковым вектором предложений — уничтожить с особой жестокостью.

В памяти, внезапно, возник образ того самого убитого толстячка, и был он настолько натуральным и ярким, что Агнесса едва не упала от запоздалого и вновь подкравшегося потрясения. Это безжизненное лицо, застывшее в вечной посмертной маске… эта кровь, залившая всё вокруг. Кинжал.

Короткая вспышка — и фигура иностранца-коротышки сменилась высоким вытянутым силуэтом Магрит — только лицо женщины было безобразно перекошено, горло перерезано, а из раны вытянут язык, свисающий на грудь безумно уродливым «украшением».

«Мельхиор, перестань!» — девушка взмолилась, закрывая лицо руками и надавливая ладонями на глаза, в надежде, что вспышки черноты прогонят образ мёртвой опекунши.