Непонятно было, за кого меня держат, играя пошлятину в плохого и хорошего. Я, впрочем, не возражал, стараясь одобрительно поддакивать. В любом случае бутерброд существенно лучше ударов полуторалитровой бутылкой по почкам. Есть, правда, было больно. Удивительно, но полковник оставил на столе пять стопок бумаг, хотя это, казалось бы, должно прямо противоречить базовым профессиональным инстинктам. Слушать показательное вступление было скучно и совершенно бессмысленно, я принялся разглядывать бумаги. Четыре стопки были повернуты от меня вверх ногами, а средняя лежала, как раз удобно обращенная ко мне. В нескольких местах текст выделялся чуть более крупным шрифтом: «проверка коммуникаций (газ)», «захвачен в заложники», «оружие без боеприпасов», «микроавтобус», «паническое бегство». Приглядевшись, я понял, что текст собран из бессвязных отрывков именно ради этих слов.
Полковник подошел к столу, пробежал по средней стопке кончиками пальцев, выстукивая мелодию, и снова развернулся к окну:
— Несмотря на крайне серьезные улики, мне трудно поверить, что такой серьезный человек, как вы, столько сделавший для города и страны, может быть вовлечен в террористическую деятельность. Николай Андреевич, расскажите мне, что все-таки случилось?
— Чистое недоразумение, — я старался быть серьезным и сосредоточенным, наверняка велась запись. — Существовала огромная опасность. Министерство будет отапливаться автономной котельной, подключенной к газопроводу среднего давления. Малейшая искра и — бум! катастрофа! Я хотел перекрыть газоснабжение, но вместо этого попал в руки террористов.
— Это многое проясняет. У нас есть видео, где у вас в руках оружие. Как вы это объясните?
— Меня заставили его взять, но оружие было заблокировано электроникой и, кажется, не заряжено.
— Что происходило потом?
— Они заставили меня вести машину. Мы доехали до какого-то переулка, не знаю, как называется. Район Пряжки, Лоцманской, Римского-Корсакова, где-то там, могу показать, думаю, найду.
— На записи вы одеты иначе, чем сейчас.
— Я переоделся, у меня комплект лежал в машине. Знаете, стройки, грязь, всякое такое.
— Почему вы не обратились к правоохранителям, оказавшись на свободе?
— Испугался. Паника.
— Давайте зафиксируем все это. Машенька зайди к нам.
Маша села напротив и шустро разложила компьютер:
— Начинаю ведение протокола. — Голосок у нее был высокий и писклявый, словно у куклы. — Назовите вашу фамилию.
Мы добрались до амнистии двадцать пятого года, когда дверь распахнулась. В кабинет вкатился толстенький коротышка, едва за тридцать, в сопровождении обширной свиты. От него исходил сложный составной аромат из мощного перегара и чрезмерных духов. Искусственный левый глаз повторял движения настоящего какими-то дергаными рывками, немного отставая, отчего становился заметней, чем если бы был бесхитростно стеклянным.
— Лапуль, — он помахал короткопалой пухлой ладошкой в сторону Маши, — погуляй чутка.
— Здоров, — не глядя, сунул руку полковнику, тот мгновенно преодолел дистанцию и пожал, как-то особенно почтительно изогнувшись.
— Кто его так? Шалил при задержании?
— Да нет, Хромов допрос снимал.
— Хромов, Хромов… А! Хромов! Вот балбес. Знаешь меня? — он обратился уже ко мне.
Я кивнул, подтверждая. Этого колобка, известного как генерал Кеша, я знал, да и все знали. Он был сыном друга президента и другом сына президента. Последние годы эта банда юных быстро прибывала заметностью, влезая повсюду, где деньги. Они успели перессориться с половиной города, даже с американцами. Собственно, президентский сынок, сильно пьющий кретин, был вожаком номинальным, первую скрипку, как говорили, играл именно Иннокентий. Судя по рассказам, он тоже не блистал интеллектом, выделяясь зато бойкостью натуры и наглостью. Да и неоткуда там взяться особенному уму, отцов тоже гениями не назовешь. Шайка предыдущего поколения взлетела к вершинам на чистом везении: когда американцам понадобились дрессированные мартышки, именно они удачно подвернулись под руку. На нынешнем президенте висело несколько уголовных приговоров, и он на свою удачу уже несколько лет отсиживался за границей. За время отсутствия былая популярность слегка завяла, сдвинув его во второй ряд оппозиционных лидеров. Однако большая часть по-настоящему отборных претендентов погибла при бомбардировке Москвы, пришлось выбирать из немногих оставшихся.
Впрочем, президент обладал полной профессиональной компетентностью: у него был неплохой английский и отточенный навык: едва сдерживая слезу, патетически рассуждать о европейских ценностях и тернистом пути свободы.