Смерть в апартаментах ректора

Поунолл говорил уверенно и, несмотря на внешнюю холодность, даже страстно. «Почти уверенно, – подумал Эплби, – как человек, говорящий правду». И все же Поунолл, столь решительно защищаясь, совершил ошибку. А Эплби, полагаясь на интуицию, подкрепленную опытом, догадался, что Поунолл знал о своей ошибке. Он считал, решил Эплби, что знать об убийстве Амплби необходимо для того, чтобы объяснить свою панику и манипуляции с ковром. Поэтому он и сочинил историю, что он об этом догадался. Поступив таким образом, Поунолл загнал себя в элементарный психологический тупик. Ему следовало просто держаться версии, что он был напуган случившимся и действовал, чувствуя опасность, исходившую неизвестно откуда. Он совершил ошибку, которую не исправят разговоры о рассуждениях и выводах. И профессор это знает.

Эплби спросил:

– И вы не подняли тревогу?

Упоминание о Чикаго стало первым шаром, сбившим Поунолла с толку. Теперь последовал второй. И ученому мужу понадобилось несколько секунд, чтобы отбить его.

– У меня были связаны руки. Уж если я, сбитый с толку кровью и, признаюсь, по огромному недомыслию уже поработал тушью, я не осмелился рискнуть и сделать еще один шаг. Сокрытие пятна крови стало результатом некоего панического приступа страха. На следующий вечер он повторился, когда я продолжил манипуляции с ковром. И все время, мне кажется, я чувствовал, что лучше пойду на виселицу, нежели признаюсь в этом.

Этот субъект умел отступать: он знал, чем и когда поступиться. Они все умели… Вот это дело! Эплби вдруг ощутил некое потрясение от мысли о том, какое чисто интеллектуальное наслаждение он может получить от расследования этого жуткого убийства, для которого не было видимых причин. Он вспомнил, о чем думал, когда в темноте расхаживал по Епископскому дворику. Тьма и тишина, являвшие собой дух этого места, вызвали у него какую-то странную горечь. Горечь оттого, что он вернулся в знакомые места как инструмент карающего правосудия. Затем горечь сменилась гневом. Он вспомнил, как коснулся резного камня арки и ощутил некое незыблемое постоянство. Нечто, что было до нас, что бытует здесь, пока наша эпоха, как это красочно расписал Титлоу, в ужасе катится к своему краху. Нечто, что пребудет здесь после нас. Он вспомнил тусклый свет над аркой Суррейского дворика, ясно пробивавшийся сквозь мрак и туман, и как поклялся вышвырнуть прочь бесцеремонного пришельца. И вот Эплби снова один на один с загадкой: доставляющая откровенное удовольствие интеллектуальная игра.

И все же было невозможно до конца подавить в себе один эмоциональный элемент – чувство долга. Почему это профессор расселся здесь и хладнокровно рассказывает байки, когда речь идет о жизни и смерти? Неужели он взял револьвер и прострелил Амплби голову? В конечном итоге, зачем ему весь этот идиотизм? Эплби почувствовал легкое раздражение и позволил себе пойти чуть дальше.

– Скажите, мистер Поунолл, а ваши наблюдения включали в себя время, когда произошли эти интереснейшие события?

Однако сарказм не произвел на Поунолла никакого впечатления так же, как и неверие несколько раньше.

– Я посмотрел на часы, когда встал с постели. Они показывали десять сорок две.

– Десять сорок две, – ирония подчеркивала скрупулезность. – Но разве десять сорок две, сэр, не на восемнадцать минут раньше того момента, когда ректор точно был застрелен? Каким же образом, по-вашему, еще живой доктор Амплби мог расстаться даже с пятью сантиметрами крови? Тут неувязка получается.

– Думаю, вовсе не обязательно, что это была именно кровь Амплби. Полагаю, что злоумышленник, кто бы он ни был, заранее закладывал как можно больше ложных улик. Затем ему оставалось просто убить Амплби, убежать, а потом сделать так, чтобы поднялась тревога.

– Однако нам известно, что ректора застрелили в его кабинете, где выстрел почти наверняка услышат и отметят время. Затем там обнаружили тело ректора, окруженное принадлежащими мистеру Хэвеленду костями. Тут все сходится?

– Сходится. Но вспомните, что злоумышленник знал, что я осведомлен о происходящем. Он слышал, как я крикнул ему вслед. В таком случае он мог отказаться от плана свалить преступление на меня и попытаться навести подозрение на Хэвеленда.

Наступила долгая пауза. Эплби не сказал решительно ничего. А Поунолл в самом конце кое-что добавил:

– Или же убийца мог вовсе отказаться от плана свалить преступление на кого-либо. Если он, к примеру, неуравновешенный субъект и его тщательно разработанный план провалился, тогда…

– Он мог подставить себя и оставить напоказ свой автограф, так? Очень мило.

Эплби поднялся. И тут, кажется, ему в голову пришла мысль.

– Кстати, если ваше первое предположение остается в силе… Если убийца, зная, что ему не удалось подставить вас, решил подставить мистера Хэвеленда, он, очевидно, рассчитывал на ваше маловероятное недомыслие в сокрытии того, что вам следовало тотчас же придать огласке.

– Я не думаю, что мое первое предположение остается в силе, – произнес Поунолл.

II