Смерть в апартаментах ректора

Настораживал еще один элемент. Тот же студент вспомнил, что именно Титлоу, а не Поунолл ровно год назад конфисковал у некоего Бузи всю пиротехнику. Однако это не имело особого значения: пиротехническая версия не представляла особой ценности, поскольку являлась спонтанной и побочной. Не существовало никаких веских причин, чтобы исключить два действительно имевших место револьверных выстрела, даже два револьвера. Чем больше Эплби анализировал имевшиеся у него факты, тем меньше они противоречили только что выстроенной им реконструкции событий. Кроме того, что все это могло оказаться обычным студенческим розыгрышем, не было никаких фактических опровержений. Имелись лишь предположения, едва ли весомые, которые продолжали внушать назойливые опасения. До тех пор пока они или наиболее доказательные из них не лягут в «обойму», это дело по-прежнему станет вызывать у Эплби тревогу и беспокойство.

Однако инспектор неустанно повторял себе, что зачастую к концу расследования ему приходилось отбрасывать субъективные впечатления: почему же он не хотел расставаться с ними теперь? Вскоре Эплби показалось, что он нашел причину своих сомнений. Люди, с которыми он столкнулся в колледже Святого Антония, произвели на него куда более яркое впечатление, нежели при обычном ведении дела, и ему не хотелось терять их из виду. С этой точки зрения картина того, что Поунолл строит козни против Хэвеленда, не выглядела достаточно полной. При разговоре с Поуноллом Эплби ни разу не почувствовал, что речь идет о сути дела. Он с кинематографической точностью вспомнил долю секунды, когда Эмпсон как-то загадочно замялся между «да» и «нет». Загадочно, поскольку в этом деле у него не было возможности увильнуть. Похожие моменты были в разговоре с Титлоу, даже со Слотуайнером… Слотуайнер, сбитый с толку упоминанием о свечах. Свечной воск. «Пир мудрецов». Скрученная проволока. Что-то, связанное с револьвером… Размышляя об этом, Эплби вернулся к вещественным доказательствам. Доказательствам, которые, не чиня явных препятствий, все же не укладывались в «обойму».

Погруженный в свои мысли, он брел по берегу реки. Но что-то вдруг вывело его из задумчивости. Это оказалась гребная восьмерка, упрямо двигавшаяся против течения. Эплби лениво подумал, что это вполне может быть байдарка колледжа Святого Антония, и радуясь тому, что ненадолго отвлекся от своих раздумий, внимательно рассмотрел гребцов. Похоже, плавали они довольно долго. Лодка качалась с борта на борт. Рулевой, горластый и не в меру пухлый и низкорослый, изо всех сил старался, чтобы гребли в такт:

– Навались, навались, навались! Греби!.. Суши!.. Греби!.. Суши!.. Греби!.. Суши!..

В следующую секунду низкий голос прокричал чуть ли не в уши Эплби. Мимо него на велосипеде пронесся тренер, ревевший:

– В лодку смотреть, второй! Сбиваешь, шестой! Сбиваешь, шестой! Один!.. Два!.. Три!.. Четыре!.. Пять!.. Шесть!.. Семь!.. Восемь!.. Девять!.. Десять!.. Разогни, шестой!

Разогни, шестой! Ярко высветилась еще одна картина. На удивление навязчивое стремление Поунолла начать свой рассказ с подробного изложения сна. Почему он считал это важным, если невиновен? Какую цель он мог преследовать, если виновен? Если виновен… Вот тут-то Эплби столкнулся с главной проблемой. Зачем этому вполне ординарному специалисту по античности убивать Амплби? Зачем ему совершать чудовищное преступление, «повесив» его на невиновного? Психологические тонкости и вероятности, которые Готт наотрез отказался обсуждать, – вот что постоянно сбивало Эплби с толку в этом деле. Могла быть лишь одна достаточно аргументированная разгадка, но факты ее не подтверждали. Если только… Если только ключ к ней, как он язвительно намекнул Готту, не лежал в описанном де Квинси случае с Кантом, странном намеке, данном ему Титлоу…

Чуть позже он ушел от реки и принялся бродить по извилистым деревенским проселкам. Ничто так не располагало к размышлениям, как прогулки в полном одиночестве. При мысли об одиночестве он вспомнил шутливое предостережение Додда, что как бы ему снова не врезали по затылку во время променада по окрестностям. Вряд ли это могло произойти. Взгляд Эплби умиротворенно скользил по пасторальному сельскому пейзажу. И тут он заметил, что вокруг творятся весьма интересные вещи.

Первое, что привлекло его внимание, – ехавший на велосипеде пожилой господин. Он представлялся ему не как вероятный противник, а сделался объектом любопытства, как только Эплби узнал в нем одного из преподавателей колледжа Святого Антония, многоуважаемого профессора Кёртиса. Его лицо выражало такую мечтательность и отрешенность, что Эплби испугался, как бы тот не съехал прямо в кювет. Возможно, профессор размышлял над какими-то любопытными подробностями легенды о костях из Клаттау. С тем же успехом он мог биться над неким интересным фактом, обнаружившимся в процессе исследования костей аборигенов Хэвеленда. От Эплби не укрылось, что вместе с мечтательностью на лице Кёртиса было как бы написано ожидание чего-то приятного, словно у ребенка, собиравшегося на праздник.