Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! (сборник)

На этой стадии, полагаю, можно было бы раскрыть преступление, обладая достаточно острым умом. Однако я не обладаю подобной проницательностью, а мистер Эплби в это время был занят совершенно иным, но очень серьезным делом, о котором я вскоре упомяну. Так что решение пришло не драматическим, а случайным путем. Я говорю «случайным» без малейшего преувеличения. Вышло так, что у преступника есть некий родственник. Он не имеет к делу ни малейшего отношения. Но если бы этот родственник не существовал, мы бы, к своему стыду, никогда бы не обнаружили, что преступник дерзко подписывался под убийством, причем не однажды, а раз за разом.

Малую гостиную начал медленно окутывать вечерний мрак. Последний луч заката скользнул по плечам Анны Диллон на портрете работы Уистлера, висевшем на стене, и погас. Голубые и серебристые ночные пейзажи, ранние работы Коупа в стиле пуантилизма, броские и яркие картины Диллона словно бы плыли по стенам. В открытое окно ворвался порыв холодного ветерка, прошуршал сквозь стоявшие в огромной вазе цветы и заставил кого-то робко пересесть подальше от окна. А голос Готта продолжал, отдаляясь и становясь все холоднее:

– Смею заметить, что если бы у сэра Ричарда Нейва не было брата, также занимающегося медициной, то он так бы и остался вне подозрений.

Он навлекал на себя подозрения. Полагаю, он знал о своем безумии, что создаваемый им состязательный элемент представлял его здравую половину, с научной беспристрастностью взиравшую на его растущее безумие и пытавшуюся не допустить, чтобы безумец не вырвался на свободу. Возможно, это слишком сложно, что это одна из тонкостей его профессии. Мы никогда этого не узнаем. И я не забываю, что в юридическом смысле Нейв не безумен, далеко не безумен. Я не отрицаю, что в последнем случае он не невменяемый преступник, а просто преступник.

Он навлекал на себя подозрения серией показных действий, не скрытно намекая на свой мотив, а почти в открытую заявляя о себе. Эти показные действия – я имею в виду, конечно же, послания – подверглись тщательному изучению. Но именно эта тщательность скрывала содержавшийся в них ключевой момент. Касательно посланий мистер Эплби задавался двумя вопросами: когда и как? Когда их послали? Каким способом? Какой из возможных подозреваемых мог составить и отправить то или иное послание? Существовал, конечно же, другой вопрос: зачем эти послания? Однако ответ казался столь очевидным, что над этим аспектом долго не раздумывали. Послания являлись просто способом актерствующего преступника объявить о своих намерениях. «Гамлет, отомсти!» Это первое послание, отправленное мистеру Криспину в палату общин, и на нем не стоит долго останавливаться. Там все просто и по существу: сочетание угрозы и предстоящей постановки пьесы. Второе послание – лорду Олдирну – в свете последовавших событий видится прибавляющим мрачного драматизма. В машине, провезшей лорд-канцлера под стенами Скамнума, найдены слова леди Макбет о еще одной предопределенной жертве.

Охрип и ворон,
Тот, что прокаркал с моих стен
О Дункана зловещем появлении.

Следующее послание, адресованное мистеру Гилби, содержало пару строк из «Тита Андроника», которые лишь повторяли мысль о мести.

И прошепчу им имя страшное свое:
То месть, она заставит всех обидчиков дрожать.

Слово «обидчик», сделало послание чуть более конкретным. Тем не менее именно на этом послании мистер Эплби задержался, чтобы задаться очень важным вопросом: зачем все эти послания? Они производили неодинаковый эффект. Зачем преступник, столь аккуратный в своих «демонстрациях», отправил целых пять посланий с различной степенью воздействия? Ответ мистера Эплби, разумеется, оказался точным: разнообразие посланий представляло собой вызов. Преступник как бы заявлял: «Смотрите, сколько посланий я могу отправить, и всякий раз по-иному, и все мне сходит с рук». Но кроме вопроса «Зачем столько много посланий?» существовал еще один вопрос: зачем именно эти послания?