Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти!

Эплби спустился в сторожку и расспросил, не случилось ли что-то необычное в пятницу днем. Но никто ничего не заметил. Ворота простояли открытыми весь день, и когда проезжала машина, в обязанности смотрителя, казалось, не входило встречать ее. Шаги разгуливавших по крыше людей можно было слышать, если находишься на втором этаже. Но никто ничего особенного не помнил: может, в пятницу днем там кто-то был, а может – и нет. Так что Эплби ушел, ничего конкретно не разузнав. Здесь, по крайней мере на время, линия с посланиями заканчивалась.

Теперь следовало продолжить то, что начал Мэйсон: снимать показания людей о своих и чужих местонахождениях и передвижениях во время убийств. В этом деле существовали значительные различия. В Олдирна стреляли в точно зафиксированный момент. Касательно убийства Боуза такой временной точности не существовало. Олдирна застрелили тогда, когда все вероятные подозреваемые находились в ограниченном пространстве в задней части зала. Боуза зарезали, когда те же люди успели разойтись по своим комнатам. Таким образом, важнейшим моментом являлось время выстрела. Кто там находился, с кем и что видел? И тут, подумал Эплби, обстановка сулила многообещающие перспективы. Однако он сомневался. И пока он разбирался в своих сомнениях, подходя к дому, заметил Нейва, задумчиво разгуливавшего по верхней террасе. Осененный внезапной мыслью, он взбежал по низким ступенькам и приблизился к нему.

– Простите, вы не могли бы дать мне еще одну профессиональную консультацию?

Какое-то мгновение Нейв непонимающе глядел на Эплби, словно вопрос оторвал его от каких-то важных размышлений. И в это самое мгновение Эплби показалось, что во взгляде Нейва он заметил нечто большее, чем непонимание: еле заметное выражение невыносимого напряжения. Однако Нейв тотчас пришел в себя.

– Я помогу вам, если сумею, – тихо ответил он.

– Я только что размышлял о моменте убийства лорда Олдирна. В относительно замкнутом пространстве находилось почти тридцать человек. И убийца, если даже какое-то время до выстрела он скрывался между занавесами, должен был тут же выскользнуть оттуда после выстрела. Очевидно, он выскочил оттуда сразу после совершения убийства. И, тем не менее, никто, похоже, не заметил никаких подозрительных движений. По крайней мере, никто об этот ничего не сказал. Это мне кажется странным. Ведь, разумеется, убийца очень рисковал. Рисковал вдвойне: во-первых, быть сразу обнаруженным, и, во-вторых, тем, что другие с готовностью смогут подтвердить местонахождение друг друга, после чего его легко можно вычислить методом исключения. Видите ли, меня интересует степень внимания людей и запоминания ими событий. Произошла ужасная трагедия. Неужели ее «моментальная фотография» не останется запечатленной в сознании всех присутствовавших?

Нейв задумался.

– Интересный вопрос. И ответ целиком зависит от глубины потрясения. Если происходит что-то интересное, удивительное и даже совершенно непонятное, люди обычно запоминают обстановку и сопутствующие обстоятельства более или менее подробно и явственно. Это относится практически ко всем без исключения. Но дело обстоит иначе в случае глубокой душевной травмы, события, сопряженного со значительной степенью потрясения. В этом случае мы разбиваемся на две группы. Положим, кого-то на улице сбивает автобус. Одни после этого сохранят полную картину происшествия вплоть до положения, взглядов и жестов прохожих и так далее. Другие же выйдут из подобного переживания или в состоянии полной амнезии, то есть вообще ничего об этом не помня, или же, что куда более распространено, со спутанными и разрозненными воспоминаниями. Весьма рискованно рассматривать количественные соотношения, поскольку не проводились никакие достоверные статистические исследования. Те, кто помнит подробности, конечно же, составляют меньшинство.

– Этот неожиданный и жуткий выстрел в зале: классифицировали бы вы, сэр Ричард, это событие как глубокую душевную травму, после которой сознание большинства людей сделалось бы спутанным?

Нейв, казалось, соображал почти лихорадочно.

– А это тоже интересно, чрезвычайно интересно. И вот почему. Если бы выстрел был произведен в какой-то другой обстановке – скажем, когда все мы сидели бы за обедом, – эффект, разумеется, был бы ошеломляющим, однако, полагаю, не шокирующим с формальной точки зрения. В разгар пьесы все было по-иному. Не знаю, знакома ли вам атмосфера любительских постановок: она совершенно особенная. Каждый, как это ни странно, поглощен собой и своей ролью. Кажется, что общаешься с людьми поверхностно, не вникая в суть общения. Когда станете расспрашивать о том, что случилось до выстрела, вы, полагаю, удивитесь тому, насколько смутно каждый представлял себе поведение других.

Эплби кивнул. Это в значительной степени совпадало с тем, что говорил Готт. Нейв продолжал: