Смерть в губернской гимназии

Федор Михайлович Керенский оказался невысоким полноватым человеком со строгой стрижкой и аккуратными усиками. Когда Черкасов поблагодарил его за уделенное время и рассказал о смерти Нехотейского, на лице директора гимназии отразилась внутренняя борьба. Коллежский регистратор расценил эмоции Керенского, как смесь озабоченности и некоторого облегчения. Судя по всему, директор не был в восторге от Нехотейского.

– Ну, для гимназии это, безусловно, потеря, – сказал Федор Михайлович. – Боюсь, я не совсем понимаю, чем мог бы помочь вам в расследовании, но сделаю всё от меня зависящее. Располагайте.

– Федор Михайлович, – осторожно начал Черкасов. – Как бы вы охарактеризовали господина Нехотейского?

– Это был очень опытный, очень уважаемый педагог, – медленно, подбирая слова, выговорил Керенский. – К сожалению, я был мало с ним знаком. Сами понимаете, приступил к своим обязанностям только в июне, поэтому успел лишь начать знакомиться со своими новыми коллегами.

– Насколько я успел понять, вы планируете обновить штат преподавателей?

– Да. Боюсь, последние несколько лет гимназия показывала неудовлетворительные результаты. Определенные перестановки сейчас необходимы.

– Планировали вы оставить Нехотейского в должности преподавателя русского языка и словесности?

– Кхм, я, если честно, пока не имел окончательного мнения по этому поводу.

– Понятно, – кивнул Черкасов, затем набрался смелости и продолжил. – Федор Михайлович, вы сами сказали, что готовы помочь мне в расследовании. Я был бы вам премного благодарен, если бы вы не пытались… Как бы это сказать… Уберечь репутацию, гимназии ли или самого господина Нехотейского. Это сейчас не существенно. Я бы хотел, чтобы вы высказали свое частное, личное мнение об этом человеке. Вы понимаете меня?

– Пожалуй, – кивнул Керенский. – Что ж, хорошо. Как я уже говорил, Николая Михайловича я знал не очень хорошо, но до меня доходили слухи о его репутации. Он не был любим детьми, это я могу сказать точно. Иногда это свойственно строгим учителям, но в таком случае я бы ожидал хороших результатов от его учеников. Не в этом случае, к сожалению. К тому же, я не мог игнорировать истории о его, скажем так, внеклассном времяпрепровождении.

– А именно?

– Думаю, вы сами знаете, что я хочу сказать, – видно было, что Керенскому неприятно говорить на эту тему. – Алкоголь, карты, женщины. Николай Михайлович был дружен с моим предшественником на посту директора, поэтому, ему многое позволялось. Я всерьез раздумывал над тем, чтобы его отставить.

– Он был в курсе?

– Скажем так, по итогам нашей беседы у него могло сложиться такое ощущение.

– Что вы ему сказали?

– Сказал, что слышал о его эскападах. Сказал, что намереваюсь исправить бедственное положение гимназии. Что мне нужны опытные преподаватели – я же не могу набрать весь штат с нуля. К тому же помимо Николая Михайловича и меня в гимназии остался только один преподаватель русского языка, Иван Степанович Снегирёв. Я готов был дать ему возможность продолжить преподавание, при условии, что он подойдет к своей работе ответственно и откажется от своих наклонностей, недостойных для человека его статуса.

– И что Нехотейский?

– Побагровел. Сказал, что это клевета, и если я продолжу разговаривать в таком тоне, то он найдет, кому пожаловаться. Пригрозил, что мой срок в должности директора будет коротким. После развернулся, и вышел из кабинета, хлопнув дверью.

– Вы разговаривали с ним после этого случая?

– Нет. Я посылал к нему воспитателя пансиона, сказать, что мое предложение все еще в силе. Нехотейский прогнал его в довольно грубой форме. После этого я начал поиски нового преподавателя.

– Нашли?

– Пока нет, иначе бы уже ходатайствовал перед инспектором гимназии и директором народных училищ об отставке Нехотейского.

– Спасибо за откровенность, Федор Михайлович. Как думаете, имелись ли у кого-то основания желать Нехотейскому смерти?

– С таким характером, как у него, сложно не иметь врагов. Но убивать… Тут не могу сказать. Я о таких людях не знаю.

– В каких отношениях Николай Михайлович находился с другими преподавателями?

– Опять же, я не успел познакомиться со всеми. Насколько я понимаю, часть преподавателей воспринимала его выходки, как данность. Кто-то, конечно же, был недоволен. Снегирёв, второй преподаватель словесности, как мне показалось, боялся его до чуть ли не до смерти.

– Почему?

– Не могу сказать. Иван Степанович вообще произвел на меня впечатление крайне робкого человека, так что возможно причина в этом.

– Понятно, – вопросы у Черкасова закончились. – Еще раз спасибо вам большое за помощь!

– Могу ли я рассчитывать на вашу рассудительность при проведении расследования, Константин Алексеевич? Видит Бог, гимназии сейчас меньше всего нужен очередной скандал.

– Я сделаю все от меня зависящее, Федор Михайлович. Боюсь, что большего пообещать не могу. Сами понимаете, расследование убийства – дело очень сложное.

– Хорошо. Спасибо и на этом.

***

Выйдя из кабинета, Черкасов увидел с Рудневым. Тот с преувеличено скучающим видом подпирал собой стену.