Смерть в Кесарии

Оставшись один, профессор в изнеможении опустился на диван, стоявший в дальнем углу лаборатории. На глаза ему попалась карликовая пальма в керамической вазе. К вазе была прикреплена табличка: «Я не пепельница». Он вспомнил, что смешную табличку написал умерший лаборант, когда Габи, его друг и напарник, в очередной раз погасил в вазе сигарету. Профессор поспешно отвел взгляд, словно увидел вдруг что-то предосудительное, почти неприличное. Смерть двадцатилетнего парня, казавшегося совершенно здоровым, потрясла его, и столь несерьезное напоминание об этом действительно показалось ему неприличным, почти кощунственным в своем трагическом несоответствии: шутливая табличка – и… Он не мог заставить себя войти в кабинет. Ему казалось, что Михаэль все еще полулежит в его кресле, перед раскрытой книгой… как ее? «Сефер ха-Цваим»?

Вдруг Гофман почувствовал, как мурашки поползли по его спине. Неделю назад, когда пришел из Иерусалима пакет и сопроводительное письмо к нему, это название показалось ему знакомым. Целую неделю он так и не смог вспомнить, почему. В конце концов, мало ли названий – всего лишь, сочетаний слов – откладывалось в его памяти. И вот, только сейчас он вспомнил. И понял, что именно эта мысль мелькнула в его голове во время короткого разговора с врачом.

Гофман быстрыми шагами прошел в кабинет, склонился над книгой. Раскрыл ее на первой странице.

Давид Сеньор. «Сефер ха-Цваим».

Внизу страницы была аккуратно выведена строка – по-видимому, из Торы: «Кто согрешил предо Мною, того сотру я из книги Моей». Три буквы выделялись из строки цветом чернил: буква «hей» была выписана красным, буква «шин» – синим, буква «тет» – зеленым, «hей-шин-тет». Триста девять. Вернее, пять тысяч триста девять. Так автор – или переписчик– обозначил год написания книги – пять тысяч триста девятый по еврейскому летоисчислению, то есть, тысяча шестьсот восемьдесят шестой – по европейскому. Своеобразное щегольство каллиграфиста. Сейчас профессору Гофману виделся особый, зловещий смысл этого стиха: «Кто согрешил предо Мною, того сотру я из книги Моей». Он вспомнил, что связано с этим именем, с этой книгой и с этим годом.

2

На столе перед Натаниэлем Розовски лежал большой лист бумаги, расчерченный на несколько квадратов. Часть квадратов была заполнена аккуратно написанными словами. Квадраты были соединены стрелками, возле некоторых красовались жирно подчеркнутые вопросительные и восклицательные знаки. Алекс Маркин некоторое время с интересом изучал макушку шефа, покрытую редеющими курчавыми волосами, перегнувшись через стол, заглянул в расчерченный листок и вежливо спросил:

– Это каббала? Или решаешь кроссворд?

– В самую точку, – буркнул Натаниэль, не поднимая головы. – Решаю кроссворд.

– Я тебе не мешаю?

– Нисколько. Если хочешь, можешь даже помочь. Вот, например: слово из неопределенного числа букв, обозначающее непорядочное, мягко говоря, отношение клиента к частному детективу. Знаешь?

Маркин подумал и ответил:

– Свинство.

– Мягко. Слишком мягко, – заявил Розовски. – Есть какие-нибудь синонимы? Только покруче.

– Сколько угодно, – сказал Алекс. – Но, в основном, нецензурные.

– Замечательно. Перечисляй. В алфавитном порядке.

Маркин перечислил. На восьмом или девятом, особо закрученном слове, Розовски, наконец, оторвался от своего занятия и с неподдельным восхищением посмотрел на своего помощника.

– Ну, ты даешь, Алекс! – сказал он. – Ты просто зарываешь свой филологический талант в землю.

Алекс рассмеялся. Розовски вздохнул и спросил, вновь возвращаясь к своему занятию:

– Что у тебя на сегодня запланировано?

– Да так, рутина.

– А точнее?

– Отчеты по делам. Хочешь послушать?

– Да, пожалуй… Между прочим, хорошо выглядишь, – сообщил Натаниэль своему помощнику. – Выходные идут тебе на пользу.

Алекс хмыкнул. Он, действительно, выглядел посвежевшим и даже поправившимся – в отличие от традиционно небритого и осунувшегося шефа.

– У меня к тебе еще одно поручение, – сказал Натаниэль. – Выбери, пожалуйста, время и завези вот эту папку в «Байт ле-Ам», – он указал на переплетенную в темный пластик папку.

– Сегодня?

– Вообще-то, надо было вчера. Даже позавчера. Даже неделю назад.

– Хорошо, а что в папке?

– Документы, – ответил Розовски. – Документы по делу Розенфельда. В «Байт ле-Ам» есть один парень, Амос. Ему и отдашь. Внутренняя детективная служба.

Алекс кивнул.

– Ладно, докладывай, – Натаниэль отложил ручку и с удовольствием потянулся. – Ч-черт, хорошо бы сейчас махнуть куда-нибудь денька на два, верно?

– Верно, – Маркин улыбнулся. – Например, в Эйлат.

– Хотя бы… Так что там у тебя сегодня?

Маркин принялся было отчитываться по последним делам, но вскоре замолчал, несколько смущенный рассеянно-отрешенным взглядом шефа.

– Что? – словно очнувшись, Розовски посмотрел на Алекса с легким недоумением. – Почему ты замолчал?

– По-моему, ты меня не слушаешь, – ответил Алекс.

– С чего ты взял? – Натаниэль пожал плечами. – Я слушаю тебя очень внимательно. Значит, говоришь, парень действительно шляется по борделям, но вовсе не за тем, о чем думает его мамаша?