Смерть в Кесарии

— Нет, я бы не рискнул утверждать такое, — ответил Розовски. — Возможности мои, конечно же, более ограничены, чем у полиции.

— Вот видите, — вставил адвокат. — Следовательно…

— Минутку! — Натаниэль поднял руку. — Возможности меньше, но они — иные, понимаете? У меня больше работы с русскими, чем у полиции. И потом: у них много дел. Поверьте, я ведь сам был, в свое время, офицером полиции. Инспектор одновременно ведет несколько дел, разной степени сложности. Немудрено при этом что-то упустить, чего-то не заметить, — он едва не покраснел при этих словах. «Уж кто бы говорил…»

Цви Грузенберг немного подумал.

— Возможно, вы правы, — сказал он. Сомнение в его голосе, впрочем, не исчезло. — Во всяком случае, я тоже нисколько не против параллельного расследования. Кстати, как вы сами относились к частным детективам в бытность свою полицейским? — с любопытством спросил адвокат.

— Плохо, — смеясь, ответил Розовски. — Очень плохо. Вы даже не представляете, насколько плохо. Они все время путались у меня под ногами. Хуже, чем к частным детективам, я, пожалуй, относился только к репортерам. Но, в то же время, они вынуждали меня работать без ошибок, — он немного подумал и пояснил. — Я имею в виду и репортеров, и частных сыщиков. Конечно, ошибки все равно были… Я, собственно, заехал к вам по дороге в компанию. Еду сдавать дела, — и он показал адвокату папку, которую держал в руках.

Адвокат развел руками.

— В таком случае, я просто ничего не понимаю, — признался он. — Вы не полицейский. В данном случае, вы и не частный детектив, нанятый компанией. Вы просто…

— Любознательный человек, — подсказал Розовски. — У меня чрезвычайно развито любопытство, можно даже сказать, болезненное любопытство. Я могу лопнуть, если не узнаю то, что хочу узнать. Это произойдет на ваших глазах, в вашем кабинете. И память о кошмарном зрелище будет вас преследовать всю жизнь.

Цви Грузенберг снова рассмеялся.

— Знаете, а вы мне нравитесь, Натаниэль.

— Вы мне тоже, Цвика, — вполне искренне сказал Розовски. — Честное слово, я просто хочу прояснить кое-какие моменты. Не для следствия. Для себя. Понимаете — профессиональная этика.

— Понимаю, — сказал адвокат. — Иногда, после слушаний дела, мне тоже хочется еще раз повторить все сначала. Просто для себя. Что бы вы хотели от меня услышать?

— Расскажите мне о своем клиенте.

— Что именно?

— Все, что сочтете нужным. Все, что казалось вам интересным в этом человеке. Он ведь казался вам интересным человеком, верно?

— Верно. Был врачом. Вдруг, приехав к нам, проявил себя недюжинным коммерсантом. Хорошо образован… — адвокат замолчал. Розовски тоже молчал, выжидательно глядя на него.

— Вот, — сказал Грузенберг. — Вот, пожалуй то, что казалось мне непривычным: для бизнесмена он выглядел чрезмерно деликатным человеком.

— Деликатным? — Натаниэль усмехнулся. — Действительно, странное качество для бизнесмена, тем более — русского.

— Именно! — подхватил адвокат, не почувствовав иронии в словах сыщика. — А в остальном… Обычный клиент.

— Бывали случаи… какие-то проблемы с оплатой ваших услуг?

— Нет, ни разу. Вы правильно задаете вопрос, я дорогой адвокат. Мои гонорары весьма внушительны, и я этого не скрываю. Я беру много, но и делаю много. Может быть, больше некоторых моих коллег.

— Деликатен, обязателен в денежных вопросах… Что еще вы можете сказать о нем?

— Вас интересует его биография? — спросил адвокат.

— Нет, с ней я уже познакомился.

— В таком случае, это все.

Розовски помолчал немного. Цви Грузенберг несколько раз взглянул на часы. Розовски заметил это, но сделал вид, что не понимает намека.

— Как вы думаете, — спросил он, — что могло быть причиной убийства?

— Не представляю, — адвокат развел руками. — Разумеется, это не самоубийство и не случайное ограбление — как первоначально считала полиция. Но что… Не знаю.

— А что вы можете сказать о его жене? Она тоже была вашей клиенткой? — спросил Натаниэль.

— Нет, разумеется. Она ведь… — он нахмурился и замолчал.

Розовски вежливо помолчал, потом сказал:

— Несчастья слишком активно преследовали эту семью в последнее время, вы не находите?

— Вы правы.

— Вы встречались с нею?

— Нет, не успел. Только говорил по телефону.

— Когда именно?

— По-моему… — он поднялся из кресла, прошел к столу, полистал лежащий там ежедневник. — Да, вот: две недели назад. В день ее прилета.

— Сами позвонили?

— Нет, конечно. Я и не знал, когда она приезжает… то есть, знал, что должна приехать, это ведь условие полиса, я сам ей об этом писал, но когда именно — она не сообщила.

— Значит, она?

— Да, сказала, что муж в письме — последнем письме — велел ей сразу же по приезде связаться со мной. В случае, если с самим Розенфельдом что-то случиться.

— Ага! — Натаниэль подался вперед. — Значит, Розенфельд подозревал, что с ним может что-то случиться. А вам? Вам он никогда не говорил об этом? Не обязательно прямо. Не говорил ли он вам что-либо, что могло бы вызвать… ну, скажем, обеспокоенность?