Смерть в Киеве

Ужинали на том же самом дубовом пеньке, на котором прошлый раз обедали. По случаю возвращения своих давних знакомых и их, так сказать, спасения от гибели Кричко раздобыл пива и киевских сластей. Иваница, развеселенный возвращением и мыслью о встрече с Ойкой, пытался подзадоривать хозяина:

— Имеешь ремесло в руках, а хижина дырявая. Почто не ставишь дом дубовый, теплый да светлый? Тогда бы пожили у тебя подольше, а так мой лекарь хочет вот удирать в Киев.

— С хоромами боярскими все равно не потягаешься, а тут жить можно. Да думаешь: зачем? Жены нет. Сына, почитай, украли.

— Нашелся твой сын, — спокойно сказал Дулеб, вытирая губы. — Иваница и нашел. Правда, повел себя с ним не вельми учтиво.

— Я не знал ведь. Малость встряхнул его. Легонько так. Уж больно упрямый парень, нельзя выдавить из него ни слова. Ну, так вот и взял его за ворот.

— Где же он? — Кричко пытался казаться спокойным, но это ему не удавалось. Выдавал голос, выдавали своим дрожанием руки, выдавало напряжение, с которым он ждал ответа.

— В Суздале, — сказал Дулеб, — но может быть вскоре и в Киеве. Сын твой — человек вельми ученый. При самом князе Андрее, сыне Долгорукого, летописцем.

— Научился у монахов. Искусили они его то ли хлебом даровым, то ли, может, и учением. Потому как сызмальства любопытен был ко всему.

— Таков и ныне.

— Да мне все равно. Он про отца забыл, забыл и я про него.

— Не забыл, — успокоил Кричка Иваница. — Когда я встряхнул его, да спросил, чей он сын, да пригрозил отцом, так испугался сразу. Ты не все еще знаешь. Пускай тебе Дулеб скажет.

— А что, лекарь?

— Не хотел говорить, да уж начали, то нужно и до конца. Гнали мы след за убийцами в Суздальскую землю, и одним из тех возможных убийц должен был быть, выходит, твой сын Силька, бывший привратник из монастыря святого Феодора.

— Силька? Никогда так паскудно не звался! Был Михликом.

— В монастыре назвали Сильвестром, а кличут Силькой. Подозрение же на него бросил сам игумен монастырский Анания. Тогда еще не знали, когда были у тебя, что это сын твой. Однако все наши подозрения оказались напрасными. Ни Силька, ни Кузьма Емец не виновны в убийстве, спровадили нас аж в Залесье лишь для того, видать, чтобы упала тень на князя Долгорукого, за это поплатились мы с Иваницей, просидев половину зимы, весну и лето в порубе и счастьем вызволились оттуда. Теперь прибыли снова в Киев, но уже не станем искать убийц. Знаем теперь с Иваницей, чего не хотим. Но еще не сможем, наверное, сказать, чего же хотим в этом величайшем и счастливейшем городе.

— Это ты не знаешь, лекарь! — воскликнул Иваница. — Я же знаю вельми хорошо.

— Тоже не знаешь. Тебе лишь кажется, будто знаешь. Вскоре убедишься, что это не так. Ежели и знает кто, так это наш хозяин. Он привязан к своей работе, в ней — вся его жизнь. А нам суждено странствовать от одной души к другой, от одного сердца к другому, если же задерживаемся надолго, то это не всегда получается к нашей пользе. Однако в Киеве намерены пробыть подольше. Не захотели мы с Иваницей ехать на княжеский двор, не станем проситься и к кому-нибудь из бояр киевских, а где-нибудь на стороне поищем пристанища.

— Да живите у меня! — Кричко был все-таки рад, что сын его, хотя и оторванный от отца, может, навсегда, не замешан в убийстве, ибо какому же отцу хотелось иметь сына-убийцу? — Тут вам тихо и спокойно. Наберетесь сил, острижете свои бороды, станете похожими на людей. А в Киев можно хоть и каждый день. Сел на коня — и уже ты на торговище или где еще.

— Пройдет время, и нам нужно будет поселиться в самом городе, сказал Дулеб, — ибо события все равно пойдут так, что заставят нас это сделать. А пока мы воспользуемся твоим гостеприимством. Все тебе будет возмещено. Не скажу кем, ибо пока не могу этого сделать. Об этом не знает даже Иваница.

— Вот уж! Все это для меня теперь ни к чему, раз я тут и могу смотреть на траву, что растет вокруг! — Иваница самодовольно потирал руки, он возрождался и пробуждался к прежней жизни куда быстрее и охотнее, чем Дулеб.

Неделю, а то и больше провели они в безделии, в спанье, в обжорстве. Ездили в Киев на торговище, где Дулеб купил для обоих одежду на зиму, выбирая не очень изысканную, но и не бедную, ибо положение требовало достоинства даже в одежде. Иногда приезжали ночью какие-то люди, привозили Дулебу то его пергамены, которые он заполнял еще в Суздале, то какие-то грамотки, то кожаные сумы с серебром и золотом для расходов. Иваница вряд ли и слыхал тех гонцов. Мог считать, что это от князя Изяслава, не очень задумывался над тем, какой именно князь заботится о них, потому что у него были свои хлопоты: Ойка. Ждал ее каждый день и каждую ночь. Несколько раз пытался вырваться в Киев один, но Дулеб бдительно следил за ним; когда же вместе ездили в город, то и там не отпускал от себя Иваницу, ни разу не дал ему хотя бы проехать мимо двора Войтишича.