Смерть в Киеве

— Апостол Петр странствовал всегда со спутницей. Ты только со спутником? Ну да ладно уж. Ежели так, сидите оба верхом. Справедливее будет.

— Ты говоришь о справедливости, княже?

— Почему бы мне не говорить? Князь — тоже человек. А все люди любят справедливость.

— Для самих себя. А для других?

— Это уж кто как. О себе не буду говорить. Хвалиться не привык. А слыхать обо мне ты мог мало, ежели же много, то лишь злое, раз приехал от врага.

— Он твой племянник.

— Потому и враг. Старшего брата уважал бы, терпел бы его старшинство, как было до сих пор. Изяслав сам выступил войной супротив меня.

— Я прибыл не от него.

— От кого же?

— От собственной совести.

— Далеко она тебя загнала.

— Потребность.

— Будешь говорить здесь, на ветру, или спрячемся в укрытие?

— Боюсь, не понравятся тебе мои слова. Пусть слышит только ветер.

— Тогда говори.

— Про справедливость поминал ты, княже. А сам неправедное дело свершил.

— Назови. Ибо сам не всегда знаешь, что праведное, а что нет.

— Убил в Киеве князя Игоря.

— Сидя в Суздале?

— Не своими руками, так чужими.

— Не боишься, лекарь, своих слов?

— Иногда человеку хочется прикусить язык. Но считаю, лучше умереть с чистой совестью, чем с прикушенным языком.

— Говори смело, однако не бездумно. Ибо слышит ветер, но слышит также и бог святой. О себе молчу. Привык к наветам.

— Имею доказательства.

— Покажешь?

— Не нашел еще, но приехал сюда, чтобы обвинить тебя и искать доказательства.

— Не нашел, а уже имеешь? — Князь как бы зачерпнул рукой ветер, разжал пальцы, показал пустую ладонь. — Вот так?

— Убийцы суть сын дружинника Кузьма Емец и монах из святого Феодора, бежали к тебе. Ведомо об этом в Киеве. Под твою руку бежали — вот и твоя вина начинается.

— Под мою руку? А сколько бежало? Двое? А знаешь ли ты, лекарь, что здесь все люди — беглые? И те, кого видишь возле меня, — вот они, и остальные. И я не просто князь Юрий, сын Мономаха, внук Всеволода, правнук Ярослава, — я князь над беглыми или вольными. Вольный люд, собравшийся со всех сторон, заселил эти земли, и я, стало быть, князь над вольными, а следовательно, и сам вольный. Вольный князь — слыхал ты о таком?

— В князьях не разбираюсь.

— Так знай. Не всегда берешься за лекарское дело — не помешает кое-что и знать. Или, может, хотел душу мою полечить? Но нет нужды.

— Прибыл лишь, чтоб сказать тебе про твою вину. А теперь поеду дальше — искать убийц.

— Так сразу и поедешь?

— Да.

— Где искать — знаешь?

— Буду искать.

— А поспешность твоя откуда? Иль боишься, что затопит меня? Тогда взгляни на мою бороду. Седина скажет тебе о моих летах. Много их миновало в этой земле, долгие были, нелегкие. А не затопило.

— Вот уж! — подал наконец голос Иваница, который впервые видел князя, стоявшего на таком ветру и ведшего беседу с простыми людьми, как с ровней. Такой князь не мог не нравиться. Иваница удивлялся черствости Дулеба. Уперся с этим убийством и не может увидеть, какой человек стоит перед ним!

— Оставьте своих коней да пойдемте-ка лучше к столу, ибо хорошая еда и питье создают хорошее настроение, а это как раз то, чего всегда не хватает людям, — сказал князь и дал знак своим отрокам, чтобы они помогли гостям, как это заведено здесь, быстро, неназойливо, но и с надлежащей настойчивостью.

— Беру тебя, лекарь, с твоим Иваницей в полон, — засмеялся князь, когда, переодетые в сухое, оба расположились за длинным столом напротив Юрия; и снова немало удивлен был Иваница, потому что не приходилось ему еще садиться за стол с князьями — дальше бояр и воевод не пробивался.

— Задобрить нас хочешь? — все еще не поддавался Дулеб.

— А зачем? Жалость меня берет, когда вижу суетность усилий. Ты бы снова утопал в холодных водах, а там, может, выбрался бы на сухое, и куда же дальше?

— Сказал: искать убийц, укрывшихся в твоей земле. А может, ты сам их спрятал?

— Ежели сам спрятал, лучше ведаю, где искать. Посиди возле меня, а я найду их и приведу к тебе.

— Убийц приведешь? — не поверил Дулеб.

— Ежели они здесь и ежели убийцы. Ты сам вскоре убедишься.

— А ежели выдадут тебя, твою вину?

— Почто забегать в такую даль? Прежде чем вепря зажаривать, убей.

Чашник наполнил всем посудины для питья, но не отступил назад, как заведено повсюду у князей, а встал за столом, обратился к Юрию:

— Дозволь, княже, слово молвить?

— Говори. — Князь отхлебнул пива, буднично заметив: — Сладковатое.

— Свежее, — сказал чашник так, будто не просил только что разрешения говорить нечто торжественное, а затем сразу же и начал: — Есть у меня притча про коня. Был себе князь, а у князя конь. Но не об этом коне идет речь. Потому что набежали половчане, или же еще какая сила надвинулась на землю, князь повел дружину, а тут под ним убили коня. Взял у воеводы — и того коня убили, потому как ведомо: кони беззащитнее людей, гибнут чаще.

— Что-то ты долгое начал, — бросил Юрий, отодвинув ковш. — Я вот попиваю пиво, а все другие ждут, пока ты закончишь речь…