Смерть в кредит

Нельзя было и представить себе что-нибудь лучше, чем «Meanwell College», с точки зрения воздуха и природы. Местность была просто чудесная… Из сада и даже из окон классной комнаты открывался замечательный вид. В ясные дни было видно все вокруг, панораму реки и города, порт и доки, громоздившиеся у самой воды… Линии железных дорог… все отплывающие корабли… как они уходят все дальше и дальше… за холм и луга к морю… за Чатем[65]… Это производило непередаваемое впечатление… Правда, когда я приехал, было ужасно холодно, а так как все это располагалось наверху, на открытой скале, тепло здесь удержать было практически невозможно… Ветер бился прямо о стены дома… Все дожди, все ураганы обрушивались на этот холм… В комнатах завывало, двери хлопали день и ночь. Мы жили среди настоящего смерча. Во время вихря мальчишки орали, как орут глухим, никто ничего не слышал… Сам Господь Бог был здесь бессилен! Все это должно было либо провалиться сквозь землю, либо развалиться. Деревья гнулись и так и оставались согнутыми, все лужайки были завалены сучьями и трухой. Я думаю, продолжать не стоит…

Подобное опустошение, такой суровый климат способствуют дикому аппетиту… Мальчики становятся здоровяками, настоящими амбалами! Если, конечно, жратвы хватает! Только в «Meanwell College» с этим было плоховато!.. Как обычно и бывает. Проспект сильно преувеличивал. За столом вместе со мной было 14 человек! И еще хозяин с хозяйкой… По меньшей мере восемь лишних ртов! Судя по жратве, ее осилили бы и шестеро! Особенно в те дни, когда такой сильный ветер… Рагу было совсем скудное!

В моей команде я был к тому же самым рослым и самым голодным. Я усиленно вытягивался. К концу месяца я стал почти вдвое выше. Неистовая сила элементов произвела настоящую революцию в моих легких и моем теле. Из-за того что я все пожирал и вылизывал тарелки, не дожидаясь, пока меня пригласят, я представлял за столом серьезную опасность. Мальчишки поглядывали на мою миску, косились на меня. Конечно, они подвергались сильному искушению… Я на это плевал, я ни с кем не разговаривал… Я, пожалуй, даже съел бы еще лапши, если бы мне предложили, так я был голоден… Если в колледже все будут жрать досыта, он неизбежно придет в упадок… Тут все время нужно было быть бдительным! Я набрасывался на «porridge»[66], я был просто безжалостен… Мармелад я пожирал еще быстрее… На четверых мальчиков полагалось одно маленькое блюдечко, которое я проглатывал один… оно просто исчезало, его даже не успевали разглядеть… Остальные могли хрипеть от злости, само собой разумеется, я не отвечал… Чай каждый наливал себе сам, он согревал, успокаивал, эта приятная благоухающая жидкость еще больше возбуждает аппетит. Когда ураган затягивался и холм сотрясался в течение нескольких дней, я залезал в сахарницу ложкой и даже рукой, этот желтенький сахарок утешал меня.

За столом месье Мерривин располагался прямо перед большим блюдом, он все раздавал сам… Он хотел заставить меня говорить… Но ему это не удавалось… Говорить со мной!.. Любая попытка выводила меня из себя!.. Я был непослушен… Только его обворожительная жена, уже слегка меня околдовавшая, возможно, была способна меня смягчить. Я сидел рядом с ней… Она действительно была очаровательна. О да! Лицо, улыбка, руки, каждое движение, буквально все. Она неизменно кормила маленького Джонкинда, ребенка, не похожего на других, «отсталого». После каждого или почти после каждого глотка ей приходилось помогать ему, подбадривать, утирать слюни. Это требовало терпения.

Родители этого кретина были в Индии, они его даже не навещали. От подобного придурка можно было ожидать чего угодно, особенно во время еды: он глотал все, что было на столе, – ложечки, кольца от салфеток, перец, маленькие графинчики и даже ножи… Заглатывать было его страстью… Когда он появлялся, рот его уже был раскрыт, растянут, как у настоящей змеи. Он всасывал мельчайшие предметы, слюнявил их. При этом он завывал и пускал пену. Мадам Мерривин, всегда такая изящная, собранная, отнимала у него все. И никогда ни одного резкого слова…

Если бы не эта страсть к заглатыванию, мальчишка был бы не так уж ужасен. Он был вполне податлив. Он совсем не был отвратителен, только взгляд какой-то странный. Он на все натыкался без очков, так как был жутко близорук, в этом он мог бы посоперничать с кротом, ему нужны были толстенные стекла, настоящие кабошоны… Глаза вылезали у него из орбит и казались больше, чем все лицо. Он всего боялся, и мадам Мерривин успокаивала его двумя словами, всегда одними и теми же: «No trouble, Jonkind! No trouble!..» Он повторял их целыми днями, по любому поводу, как попугай. Это была единственная фраза, которую я запомнил после нескольких месяцев в Чатеме… «No trouble, Jonkind!»

* * *

Прошло уже две или три недели… Они оставили меня в покое. Они не собирались специально досаждать мне. Им просто хотелось, чтобы я заговорил… чтобы немного подучил английский. Это было ясно. Мой отец в письмах спрашивал, занимаюсь ли я?.. Стараюсь ли?..