Смерть в Миракл Крик

Мэри не то усмехнулась, не то всхлипнула.

– Это моя вина. Если бы я только вспомнила раньше, – она посмотрела на Эйба с искаженным от боли лицом. – Мне очень жаль. Это ведь не навредит папе, да? Он ничего дурного не сделал. Ему нельзя в тюрьму.

Мэри опустилась на колени рядом с Паком и положила голову ему на плечо. Пак похлопал ее по голове, словно желая сказать, что ничего страшного, он все прощает, а Мэри протянула руку Янг, призывая ее к ним присоединиться. Но даже подойдя к ним, взяв за руки Мэри и Пака, замкнув круг, Янг чувствовала себя чужой, выброшенной из отношений между мужем и дочерью. Пак простил Мэри за непослушание, но проявил бы он такое же понимание к Янг? А Мэри, нарушившая многомесячное молчание ради Пака, сделала ли бы она подобное ради Янг?

– Не волнуйтесь, мы все разрулим, – сказал Эйб и встал. – Пак, вам придется все объяснить завтра на допросе. Мэри, мне может потребоваться вызвать и вас для дачи показаний. Но я не смогу помочь, если вы не будете предельно честны со мной, и второго такого дня я не желаю. Так что разрешите спросить: есть ли еще что-то, хоть какая-то мелочь, что вы мне не рассказали?

– Нет, – ответил Пак.

– Нет, ничего, – сказала Мэри.

Эйб перевел взгляд на Янг. Янг открыла рот, но ничего не произнесла. Тут она поняла, что вообще ничего не говорила с тех пор, как Мэри открыла дверь.

– Янг? Есть еще что-то? – спросил Эйб.

Янг подумала о том, как Мэри помогала Паку приглядывать за демонстрантами, пока она в одиночку перерывала дом в поисках батареек. Вспомнила, как звонила Паку, жаловалась на дочь, а он как обычно ее защищал.

– Хоть что-то? Сейчас самое время все рассказать, – сказал Эйб. Пак и Мэри сжали ее руки, призывая их поддержать.

Янг опустила взгляд на лица мужа и дочери, повернулась к Эйбу и сказала:

– Вы уже все знаете.

Потом она стояла, заодно со своей семьей, а Эйб объяснял им, что после показаний следующего свидетеля никто, абсолютно никто, не сможет сомневаться, что Элизабет желала смерти своему сыну.

Тереза

Она не могла не думать о сексе. В самых разных ситуациях, пережевывая еду, прогуливаясь по магазинам, глазея на виноградники: секс, секс, секс.

Это началось в одном из зашкаливающе – миленьких кафешек, разбросанных по Мэйн – стрит. Стены в том кафе были фиолетовые с нарисованными вручную гроздями винограда, типичное место для ланча леди. Парень за стойкой был мужчиной словно прямо с кастинга на роль «горячего парня», утонченная обстановка только сильнее подчеркивала его рельефную маскулатуру. Подходя к нему, чтобы оплатить салат, Тереза уловила знакомый аромат, что-то из далекого прошлого. Что-то пряное, может, «Поло», одеколон ее парня в колледже, смешавшийся с запахом высыхающего пота. Мускусный, терпкий запах оргазма – не того, к какому она привыкла, в одиночку под одеялом, когда водишь по кругу указательным пальцем, но того, какого у нее не было уже одиннадцать лет, под тяжестью липкого от пота мужского тела.

– На улице жарко. Вы уверены, что хотите взять еду на вынос? – спросил он.

– Я люблю погорячее, – ответила она тоном, который считала неопределенно сексуальным. Она одарила его намекающей на что-то непристойное полуулыбкой и неторопливо вышла, наслаждаясь тем, как развевается ее юбка, как шелк касается кожи. А кварталом дальше она увидела Мэтта, и тот назвал ее «мать Тереза», и ей пришлось сдержаться, чтобы не рассмеяться над прелестью и странностью момента.

Возможно, дело в юбке. Она много лет не ходила в юбках. Ей столько надо было нагибаться, чтобы справляться с инвалидным креслом Розы и кучей трубочек, что позволить себе юбку просто не было возможности. А может, дело в одиночестве. Удивительном, прекрасном, головокружительном одиночестве, когда ни о ком не надо заботиться. Впервые за одиннадцать лет она освободилась от роли круглосуточной мамы-няньки Розы и в оставшееся время мамы Карлоса («другого ребенка», как он себя называл).

Не то чтобы у нее совсем не бывало свободного времени, несколько часов в неделю с детьми сидели волонтеры из церкви. Они давали ей возможность быстро куда-то выйти, переделать сразу кучу дел. Вчера она впервые за десять лет провела весь день без Розы, впервые ей не надо было заниматься всеми кормлениями, сменой подгузников, возить ее на процедуры в их приспособленном для нужд инвалида минивэне, она не приветствовала ее утром после сна и не целовала на ночь. Она очень переживала, волонтерам пришлось буквально выталкивать ее за дверь, убеждая не волноваться и думать о суде. Она звонила домой, как только добралась до суда и еще дважды за первый перерыв.