Сегодня в суде она впервые осознала, что кто-то еще, кроме Мэтта, Мэри и нее самой знал о записке, и ее существование даже не обсуждалось. Подумать только, она чуть не упустила момент, когда это всплыло сегодня на заседании. Когда Пирсон сказал, что демонстранты невиновны, она погрузилась в собственные воспоминания и размышления. Ведь она видела, как они проезжали мимо «Субмарины Чудес», но во сколько (20:10? 20:15?) И насколько в таком случае надежны эти «данные с сотовых вышек», если покрывают их ложь? О Боже, а вдруг где-то есть данные пеленга ее собственного номера? Тут с места поднялась Тереза и выкрикнула: «Я видела записку на бумаге из “Эйч-Март!”» Сердце Жанин забухало в грудной клетке, и ей пришлось поправить волосы, чтобы скрыть пылающие щеки.
Зачем она ее сохранила? Ей не могла прийти в голову ни одна причина, кроме предельной глупости. В больнице после взрыва, когда она подслушала разговор полицейских, что они обнаружили сигареты и будут прочесывать лес утром, она запаниковала и поехала в Бухту Чудес посреди ночи, чтобы забрать предметы, которые так бездумно оставила. Она не нашла ни сигарет, ни спичек, только записку, за кустом рядом с квадратной площадкой, огороженной желтой лентой (место пикника Элизабет, как она потом узнает). Она взяла записку и, по необъяснимой странной причине, решила ее не выбрасывать.
Конечно, все, что она тогда делала, казалось необъяснимым теперь, год спустя. Но в тот день, когда ее сводила с ума смесь стыда и ярости, все действия имели смысл. Даже то, что она спрятала записку в воке: казалось очень уместным спрятать доказательство отношений ее мужа с кореянкой в подарке от женщины, которая первой обвинила его в «восточном фетише».
Это случилось на День благодарения после их помолвки, в доме дедушки и бабушки Мэтта. После знакомства Жанин возвращалась из ванной комнаты и случайно услышала женские голоса. Это были кузины Мэтта, все самоуверенные блондинки с южным акцентом разной степени глубины, и они шептались, словно делились постыдными секретами: «Я и не знала, что она азиатка!», «Это что, уже третья?», «Кажется, одна была из Пакистана, считается?», «Я же говорила, у него восточный фетиш, это бывает у мужчин».
Услышав последнее высказывание (из уст будущей дарительницы вока), Жанин быстро ретировалась. Она заперла дверь ванной, включила свет и посмотрела на себя в зеркало. Восточный фетиш. Так вот что она такое! Экзотическая игрушка для удовлетворения глубокой психосексуальной аберрации? Фетиш – это плохо. Почти ругательство. А упоминание востока порождало чуждые картинки из третьего мира, отсталые деревени из далекого прошлого. Гейши и свадьбы между детьми. Покорность и извращения. Ее охватил жгучий стыд, от головы до пальцев ног, он со всех сторон потоками заливал ее тело. И еще злость, острое чувство несправедливости: у нее уже были белые парни, но никто не обвинял ее в скрытом европейском фетише. У нее были друзья, кто встречался только с блондинками или с еврейками, или со сторонниками партии республиканцев (случайно или намеренно, никто не знал и знать не хотел), но их никто не обвинял в фетишистском отношении к блондинкам или еврейкам, или республиканцам. А теперь возьмем парня не из Азии, который встречался хотя бы с двумя азиатками – сразу фетиш, он, должно быть, хотел с их помощью заполнить какую-то причудливую психологическую тягу к экзотике востока. Но почему? Кто решил, что нормально, если тебя привлекают блондинки или еврейки, или республиканцы, но не азиатки? Почему слово «фетиш» со всеми намеками на сексуальную извращенность оставили только для азиатских женщин и ножек? Это оскорбительно, это бред, и ей хотелось крикнуть: «Я не восточная, и я не нога!»
Во время обеда Жанин сидела рядом с Мэттом (но не слишком близко), ощущая себя грязной, не на своем месте, гадая, кто еще смотрит на них и думает про восточный фетиш. Внезапное осознание собственной чуждости скручивало ей живот при каждом упоминании азиатов, даже при добродушно-стереотипных или лестных комментариях, над которыми раньше она только посмеивалась. Например, когда бабушка Мэтта сказала: «Представь себе, какие у вас будут чудесные дети. Я видела тот репортаж о полукровках вьетнамской войны и не шучу, они очень красивые». Или когда его заботливый дядя сказал: «Мэтт говорил, ты во всем первая? Не удивлен. Я учился с парой ребят из Азии, кажется, японцы, и боже, они были жутко умные» (а потом его жена заметила, что уже половина Беркли стала азиатской, и пояснила Жанин: «не то чтобы с этим что-то не так.»)