Смерть в Миракл Крик

Когда Мэри (тогда еще Ме-хе) был год, Янг рассказала Паку, что их малышка впервые просияла, увидев шарики, и Пак взял несколько с какого-то мероприятия на работе, привез в переполненном метро и автобусе. Из-за этого он опоздал, сказал, что пришлось больше получаса ждать, пока в поездах не станет посвободнее, чтобы шарики не раздавили. Но когда он приехал, Ме-хе завизжала от восторга, проковыляла на пухленьких ножках через комнату, старалась обхватывать шарики ручками, словно пытаясь их обнять. Пак захохотал и принялся изображать клоуна, с веселыми выриками пиная шарики головой, а Янг стояла рядом и удивлялась этому мужчине, вовсе не такому, каким он был раньше, каким он был всегда, когда поблизости не было дочери. Обычно это был прагматичный, серьезный мужчина, старающийся создавать вокруг себя атмосферу спокойного достоинства. Он редко шутил и редко смеялся.

То же самое она ощущала и теперь, смотря на Пака и убеждая себя, что этот уставившийся на Шеннон мужчина со вздувшимися на лбу венами и с волосами, насквозь промокшими от пота, – это тот же самый мужчина, который принес домой воздушные шарики больше головы ребенка. Сейчас, как и тогда, он снова оказался не таким, каким она его знала. Но тогда он просто раскрылся с новой стороны. А теперь это было буквально: Пак действительно оказался не тем, за кого она его принимала, он не был управляющим центра оздоровления и экспертом по ГБО, каким притворялся.

Пак поехал с трибуны на перерыв, и Янг попыталась поймать его взгляд, но он избегал ее. Он выглядел почти радостным, когда Эйб вмешался, сказав, что им надо подготовиться к повторному допросу, и укатил его, даже не взглянув в ее сторону.

Повторный допрос. Новые вопросы к Паку, новая ложь, объясняющая ту, что он уже сказал. У Янг скрутило живот, кислота побежала по пищеводу наверх, к горлу. Она наклонилась, стараясь удержать содержимое желудка, с усилием сглотнула. Надо отсюда уходить, она едва могла дышать.

Янг взяла сумочку и сказала Мэри, что ей дурно. Наверное, съела что-то не то, сказала она, и поспешила к выходу, стараясь не споткнуться. Она понимала, что надо объяснить Мэри, куда она идет, но она и сама не знала. Знала только, что должна уйти. Немедленно.

Она ехала слишком быстро. Дорога из Пайнбурга была неасфальтированной деревенской колеей и в дождливые дни, как сегодня, становилась грязной и скользкой. Но ее успокаивали крутые повороты на максимальной скорости, необходимость обеими руками выкручивать руль, вдавливая тормоз в пол, неконтролируемое возбуждение от того, как тело соскальзывало к дверце. Если бы Пак был рядом, он бы крикнул ей замедлиться, ехать спокойно, как нормальная мать, но он далеко, Янг – одна. Одна, и может сконцентрироваться на хрусте шин по гравию, стуке дождя по крыше машины, тоннеле, который образуют толстые ветви деревьев. Тошнота отпустила, Янг снова смогла дышать.

Когда вода в ручье поднималась, как сегодня, он напоминал ей о родной деревне Пака недалеко от Пусана. Однажды она обмолвилась об этом Паку, но тот велел не выдумывать. Сказал, что ни на йоту не похоже на его деревню, просто она – городской человек, поэтому любые сельские местности для нее выглядят одинаково. На самом же деле здесь виноградники вместо рисовых полей, олени вместо коз. Но ручей приобретал в непогоду тот же оттенок, что и вода, покрывающая рисовые плантации: светло-коричневый, как старый крошащийся шоколад. Было в этом месте что-то особенное; там было не за что зацепиться, невозможно определить место и время, и можно было перенестись на другую сторону земного шара, в далекое прошлое.

Они впервые поссорились в родной деревне Пака. Они поехали туда после помолвки, в знак уважения к его родителям. Пак нервничал; он был уверен, что она, всегда жившая в высотках со всеми коммуникациями и центральным отоплением, возненавидит его дом. Пак так и не понял, что ей понравилась деревня, спокойствие, возможность сбежать от химического смога и строительного шума, наполнявших каждый уголок Сеула, готовившегося принять Олимпиаду. Выйдя из машины, она сразу уловила сладковатый запах компоста, немного напомнивший запах кимчи при первом открывании банки после завершения ферментации. Янг оглядела холмы, детей, бегающих по кочкам у воды, пока их мамы стирают на деревянных досках, и сказала: «Трудно поверить, что ты отсюда родом». Пак обиделся, услышал в этих словах подтверждение его давнего убеждения, будто родные Янг (а заодно и она сама) считают его «ниже» себя. Хотя Янг говорила это как комплимент, как похвалу, что он поднялся из нищеты в университет. Ссора закончилась тем, что Пак заявил, что собирается отказаться от приданого, как и от работы в сфере продаж в фирме электроники, принадлежащей ее дяде. «Мне не нужны подачки», – объявил он.