Смерть в объятиях прибоя

— Завтра. Нужно, чтобы Никита смог уехать подальше. Наверняка у Караваева с логикой гораздо лучше, чем у меня, и он все быстро вычислит. Если ещё не сделал это… Вот чего я боюсь. Слишком уж он старается создать впечатление неведения. Митька, не верю я в то, что он зашел в тупик и только и ждет, что мы сами дадим ему разгадку. Не может быть следователь прокуратуры таким растяпой… Если бы это было так, то не примчался бы сюда Скляров со своими излияниями.

— Жень, я тоже не верю. Это подлый, ужасный и коварный тип! — горячо заверил её Палий. — И если я ещё увижу, что ты с ним шастаешь по ночам в темном парке…

— Митька, не изображай Отелло, у тебя плохо получается! Я, между прочим, для дела шастала. И вообще… — Женя неожиданно смолкла и побледнела, словно увидела привидение.

— Что с тобой? — испугался Палий. — Плохо? Сердце? Сейчас я принесу воды. И не слушай ты меня, дурака, я просто так ляпнул!

— Нет, всё нормально, — удержала его на месте Женя. — Всё нормально, Митя. Только мне кажется, что Сашку убил не Никита.

— Ты сошла с ума? — с надеждой спросил Палий. — Мы же вместе читали его записку. И вот — признание для господина советника. Неужели ты думаешь, что Гоблин врет, чтобы снять с нас подозрение? Не похоже это на него. Никогда за ним склонности к такому масштабному альтруизму не замечал.

— Я сама ничего не понимаю, но смогу разобраться только утром, когда рассветет. Митька, до меня только сейчас дошло, что я видела… — Женя обессилено села на кровать и потерла щеки. — И если это именно то, что я думаю, все может перевернуться с ног на голову. Ты только сейчас у меня ничего не спрашивай.

— Хорошо, не буду, — согласился Палий. — Ты только меня не гони, ладно? — он взял её ладони и подул в них. — Я — самое лучшее в мире успокаивающее, — объявил он голосом Карлсона, который живет на крыше.

ГЛАВА 25

Женя проснулась, едва только мобильный телефон Палия, исполняя роль будильника, зачирикал «Танец маленьких утят». Шесть часов. За шторами угадывалось розовато-серебристое утро и свежесть пока еще прохладного воздуха. Митя, не открывая глаз, нашарил на полу трубку и выключил назойливую мелодию. После чего уткнулся в подушку и замер.

— Вставай, соня, — Женя пальцами ноги отыскала его пятку и пощекотала. Никакой реакции. Вылезать из-под одеяла не хотелось. Вчера они уснули поздно… Зарыться поуютнее, свернуться калачиком и слушать дыхание того, кто рядом. И уплывать в сладких волнах сна. Но разве дадут?

— И кто из нас соня? — Палий сунул ей под ухо проклятую трубку, и танцующие утята запрыгали прямо у неё в голове. Ужасная мелодия!

— Убери, пожалуйста, — простонала Женя, — я сейчас, сейчас…

— По-моему, это была твоя идея, — даже не открывая глаз, она чувствовала, что он улыбается. Сон слетал радужной пленкой, Женя ещё пыталась удержать остатки разнеженности, но ей мешали его руки, его губы.

— И учти, — шепнул Палий, — эти птички будут плясать каждые полчаса, пока мы не встанем.

— Кошмар, — она прижалась губами к его шее, там, где в ложбинке легонько стучал пульс. И замерла, чувствуя легкую солоноватость его кожи, едва уловимый запах одеколона и почти не вслушиваясь в то, что он говорит.

— … а ещё у нас живет лохматая собака Лайка. И я второй год, как больной, копаю во дворе бассейн. Но мне все время кажется, что он еще мал, хочется побольше. И я копаю дальше. Это жадность? Или уже мания? — его лицо появилось в щелочках полузажмуренных Жениных глаз. — Ты меня слышишь?

— Не совсем, — она засмеялась и погладила его скрипучую от щетины щеку. Лежать, тесно прижавшись друг к другу и говорить глупости… Оказывается, в мире существует множество способов быть счастливой. Вопреки всему.

И ещё — прокрасться на кухню, напугав повариху, и выпросить большой кофейник самого крепкого кофе. И пить его вдвоем в огромной столовой под завистливыми взглядами фарфоровых пастушков и пастушек. Рассказывать, что случилось с тобой в прошлом году, когда был ураган, и ты вернулась домой с зонтиком, в котором были переломаны все спицы, и синяком под глазом от слетевшего с чьего-то подоконника пирожка. Такой вот глупый ураган — пирожками разбрасывается…

Но потом все равно нужно идти к морю. Потому что там — возможная разгадка. Разгадка чего? Лучше бы этого не знать. Но если не узнать, то это останется в душе саднящей занозой, и будет причинять боль. Так что выбор невелик — смириться с этой занозой или понять все до конца. Только не врать себе, что все уже ясно и понятно. Потому что…

— Ты что бубнишь, кара миа? Что ты все время шепчешь себе под нос, любовь моя? — Палий шагал за нею, засунув руки в карманы брюк, щурился на восходящее солнце и тоже начинал нервничать.

Женя обернулась и пожала плечами.

А потом почти побежала к пирсу. Тому, что слева. Она хорошо помнила, что это около второй тумбы. Или кнехта, или как его там…

— Смотри.

Он смотрел в расцвеченную утренним солнцем водную гладь, и не видел. Такие мелочи трудно рассмотреть, только случайно зацепить краешком зрения, оставить в краешке памяти, чтобы потом вернуться.