Смерть в объятиях прибоя

Каким-то образом он забрел в угол холла и остановился перед большим зеркалом в стильной раме. Высокий, ладно сложенный мужчина в легких летних брюках и свободной трикотажной рубашке. На ногах мокасины, в глазах линзы на пять диоптрий, на висках седина. Хотя волосы были его всегдашней гордостью, густые и темные. Он и стригся всегда у одного мастера – лысого Геннадия, умевшего придать его непослушной шевелюре некую строгость и, одновременно, шик. Но виски действительно поседели, он даже знал, когда именно.

Тьфу! Ну не идиот ли? Стоит самоуверенным болваном, покачиваясь с носков на пятки, и любуется собой в зеркале, словно Нарцисс! О прическе и седине размышляет. Палий осторожно оглянулся. Слава богу, никто не заметил, а то непременно высказались бы. Такие друзья, разрази их гром!

Он потушил сигарету в какой-то хромированной плевательнице и принялся бродить вдоль дверей в гостиную и библиотеку. Туда-сюда, туда-сюда. Прошел Борис, глянул озадаченно, но ничего не сказал, только включил лампы под потолком. И, словно только этого она и дожидалась, вышла Женя. Палий сразу понял – что-то случилось. Что-то, что перевернуло её жизнь. Ужасное и непоправимое. Потому что лицо её стало другим, и плечи, и руки. Ему стало страшно за неё.

Его искали и звали, потому что наступала его очередь, но ему было плевать, он не мог сейчас оставить её с таким лицом, плечами и руками, и он тащил упирающуюся Женю куда-то в заросли гортензии, и не давал ей вернуться в дом и забиться в свою комнату, отгороженную от всего мира желтым одуванчиком. Он буквально швырнул её на жалобно вздрогнувшую скамейку и скомандовал:

– 

Говори!

Женя озабоченно почесала нечаянно ушибленный им бок. Вернее, не бок, но это неважно, и пожала плечами:

– 

Я узнала много нового. Но пока мне сложно рассказать об этом даже тебе. Я должна привыкнуть.

И он бегал вокруг неё, картинно всплескивая руками, и втолковывал, что есть вещи, которыми обязательно нужно с кем-то делиться, как горстью конфет «морские камушки», как апельсином, как… А она внимательно следила за траекторией его передвижений и послушно кивала головой. Поэтому он сел рядом с ней, и им показалось, что хлипкая скамья сейчас переломится пополам, окончательно погребая их под своими обломками, а потом набежит пенистая вода и смоет все это безобразие. Но скамья выдержала, он перестал орать (он, оказывается, орал!) и они принялись молчать. В этом молчании было спасение.

Как ни странно, первой заговорила Женя. Вернее, она сначала засмеялась, и Палий испугался, что у неё начнется истерика. Но ей было не до истерик, она уже прошла эту фазу. Не могла она сейчас позволить себе быть слабой, хотя очень хотелось.

– 

Митька, – почти торжественно сказала она. – У меня была причина.

– 

Причина чего? – удивился Палий.

– 

Причина треснуть Сашку Вершинина мечом по башке. Вполне такая весомая причина.

– 

У тебя? – тупо переспросил он и сам же возмутился: – С ума сошла! Какая у тебя могла быть причина?

– 

Обычная, Митя. Деньги. Тридцать тысяч баксов. Или даже больше.

Он с изумлением посмотрел на неё. Почесал затылок. Потом хлопнул себя по лбу и вскричал:

– 

Так ты – киллер! И Сашку тебе заказали! Ну, ты, мать, крута….

– 

Не паясничай, пожалуйста, – невольно улыбнулась она, и боднула его головой в плечо. – Никогда от вас, баламутов, серьезности не дождешься!

– 

Ну, тогда или рассказывай все внятно, или я буду развивать эту тему. Итак, ты из-за своей патологической рассеянности потеряла пистолет, и решила действовать подручными средствами. Взяла меч…

– 

Нет, Митя. Мне Караваев расписку показал. Марк брал в долг у Сашки эти проклятые баксы. Год назад.

– 

Что? – изумился Палий. – Марк у Сашки? А ты знала об этом?

– 

Нет… – она посмотрела в небо, хотя оно её интересовало меньше всего. – Но я думаю, что этот майор мне все равно не верит. Я бы на его месте тоже не поверила. Там в расписке было условие…

– 

Ну-ка, быстро говори, что там такое ужасное было.

– 

Да в общем, нормальное условие. То есть, если Марк через год не отдаст Сашке долг с процентами, то наша квартира становится его собственностью.

Палий задумался. Что-то в этом всем было не так, неправильно и странно. Не мог Марик Шереметев так поступить с Женькой! Они всегда были как одно целое, как попугаи-неразлучники, как две половинки матрешки. Правда, он давно их не видел…

– 

Стоп, подруга, не вздумай реветь. – Он в темноте чувствовал её дрожь и почему-то разозлился. – Что у вас с Марком произошло, что ему такая сумма понадобилась? И почему ты не знала об этом?

Первые появившиеся звезды кололи глаза, больно и сердито впивались в её зрачки. Смотреть на них не хотелось, но если опустить веки, то будет ещё хуже. Митя вцепился в неё клещами и вытаскивал слово за словом правду. Господи, как стыдно…

А он-то думал, что хуже, чем было у него, не бывает.

Бывает… Хотя и по-другому.