Смерть в Париже

Мы договорились общаться только с помощью «трубы», и по телефону могли звонить только чужие.

— Звонил несколько раз. А что?

— Нет, ничего. Коля обещал приехать пораньше.

— Значит, есть время, Саша. — Мы так и стояли обнявшись. Я чувствовал ее тело — плотную мякоть груди, округлость живота. — Сходи за хлебом, Саша. Сходишь?

Это прозвучало очень мирно. «Сходи за хлебом». Я решил сходить за этим самым хлебом, а вернувшись, продолжить знакомство.

Вышел из дома, набросив на плечи пальто, и почти пробежал несколько кварталов до универсального магазина. Хлебный магазин имелся и ближе к дому, но в мелких лавках постоянных клиентов запоминали в лицо, начинали здороваться. Запоминаться не стоило… Все мероприятие заняло минут пять, вряд ли больше. Я шел обратно с багетом, откусывая мягкие кусочки. Повернув за угол, увидел на противоположной от нашего дома стороне улицы белый «тендерберд». «Птица», конечно, была не самой последней марки и стояла скромно. Она была такая белая и такая невинная, что я сразу понял — нас достали.

Попятился назад и остановился за углом. Мысли носились со скоростью автоматической стрельбы. Наконец мне удалось взять себя в руки, и я с радостью вспомнил про «трубу» и про «Макарова» во внутренних карманах пальто. Хорошо, что вышел в «Бартоне»; мог бы запросто оставить дома — на улице градусов шесть тепла.

Я достал телефон и набрал номер. Марина долго не отвечала.

— Слушаю, — услышал я ее голос. — Кто это?

— Это я, Саша, — ответил. — Значит, так. Первое — не волнуйся. Второе — дверь никому не открывай и к окнам не подходи.

— Что случилось?! — Голос ее звучал тревожно, но без паники.

— Не волнуйся, — повторил я. — Нам придется съехать.

— Понимаю. — Слышно было отлично; казалось — она стоит рядом. — А Коля?

— Не волнуйся, — повторил я еще раз. — Собери быстро самое необходимое. Мои вещи тоже. У меня там сумка. И — Гусакова.

Я нажал кнопочку, и Марины рядом не стало. Выглянул за угол и попробовал разглядеть тачку получше. Тачка меня интересовала мало — я постарался увидеть людей. Их было двое. Один сидел за рулем и курил, пуская дым поверх опущенного стекла. Мощное плечо угадывалось под плащом. Еще я разглядел ухо, челюсть и коротко подстриженный висок. Второй лишь угадывался рядом с водителем — стекла на «птице» стояли затемненные. Вернувшись за угол, я снова достал «трубу» и набрал номер Гусакова. Тот откликнулся немедленно.

— Это Саша, — сказал я.

— Что стряслось? — спросил меня Коля.

— Стряслось. Возле нашего дома стоит плохая тачка.

— Что собираешься делать?

— Собираюсь посоветоваться с тобой.

— Ты где находишься?

— Стою за углом с батоном.

— С чем стоишь?

— С батоном за четыре франка! Я тебя жду. К дому не подъезжай. Остановишься, где и я, в переулке.

— А Марина? Полчаса продержишься?

— Приезжай быстрее.

Нажал кнопку, и Коли не стало.

Я не мог стоять возле угла бесконечно, не привлекая к себе внимания. Полчаса, обещанные Гусаковым, становились вечностью. Вот она, теория относительности, в быту!.. Эти ублюдки могли пойти в дом, могли просто вынести двери, захватить Марину, могли все, что угодно. Могли приехать к ним на помощь другие ублюдки. У меня «Макаров» всего, но обойма полная, как учили…

Я остановил мысли. Ауробиндо всегда прав. «Молчание ума» наступает тогда, когда думать поздно. Надо делать, думать станем на досуге.

Еще не зная, что предприму, я вышел из-за угла. «Трубу» я убрал во внутренний карман «Бартона», а «Макарова» положил во внешний. В левой руке я по-прежнему держал батон, но им никого не укокошишь, даже если станешь изо всех сил бить по лбу…

Хоть и жили мы на глухой улочке, но люди здесь тоже иногда проходили. Напротив нашего дома находилась табачная лавка. Теперь в «птице» все стекла были подняты. Неожиданно дверь машины открылась и на тротуар поднялся тот, что сидел рядом с водилой. Ублюдок номер два оказался здоровым. Здоров — и все. Хватит о нем. Он сделал несколько шагов и скрылся в табачной лавке. Я почувствовал, как напружинилось тело, хотя и не знал еще, что стану делать. В то же время стекло со стороны водителя медленно поползло вниз и из салона вылетело мастерски пущенное кольцо табачного дыма. Снова стало видно ухо и висок.

— Ухо и висок. Ухо и висок, — пробурчал я, продвигаясь по улице прогулочным шагом и стараясь придать лицу миролюбивое выражение. Не знаю, как это удалось, но батон в левой руке должен был придавать моему облику толику праздности. Правая же рука находилась в кармане, а в руке находился «Макаров».

Первое, что пришло на ум, было: «Нападение — лучшая защита»; второе — «Минздрав предупреждает, что курение опасно для вашего здоровья».

Минздрав предупреждал, а он не послушал. Теперь — его проблемы. Но проблемы пока что были мои. Проблема — не промахнуться. Чтоб рука не дрогнула. Чтоб адреналин не подвел.

За шаг до машины я откусил от батона, а поравнявшись с дверцей водителя, резко вынул пистолет и с размаху припечатал рукояткой по виску того, кто курил. Куряка только крякнул и отвалился в сторону.