Смерть в Персии

– Это привычка. Если здоровье в порядке…

– Как вы думаете, я поправлюсь?

Она улыбнулась.

– Вот бы у нас были только такие легкие случаи, как ваш!

– В смысле, не тиф?

– Я не об этом. Тут можно умереть от чего угодно. А вы посмотрите на свою ногу.

– Да, совершенно здоровая нога.

– Только шов и остался. Через несколько дней сможете танцевать.

– Если бы дело было в одних лишь танцах!

– Доктор говорил вам, что вас выпишут через несколько дней?

– Если бы дело было только в этом!

– А чего же вы боитесь? – спросила милая девушка.

Я приподнялась на кровати.

– Послушайте, – сказала я, – вы уверены, что я поправлюсь? Вы действительно написали то письмо, которое я продиктовала?

Она отложила свое рукоделие.

– Конечно, – ответила она – мне показалось, с некоторым отчуждением, – конечно же!

– Да, я вспомнила, что продиктовала вам письмо к моей подруге Жале.

– Теперь вспомнили?

– Я сначала отрицала, а теперь признаю, теперь я точно знаю, что сделала это. Я знаю, что там в письме… Но вы же видите, – продолжила я, – она всё равно не пришла.

– Может быть, у нее сегодня не было времени?

– Ничего вы не понимаете. Она и завтра не придет.

– Потерпите хоть немного!

– Нет, – сказала я, – ничего вы не понимаете. Тот, кто в этой стране терпит, тот пропал!

Милая девушка склонилась надо мной.

– У вас поднимается температура, вам лучше поспать, – сказала она. Я ничего не ответила, и она вдруг прибавила: – Нельзя бояться эту страну и считать ее виноватой в чем-то. Ни в коем случае!

Борьба со страхом

Я снова сделала ставку не на терпение, я в последний раз сделала ставку на бунт. Врачу пришлось снова резать мою ногу, потому что рана стала гноиться.

– Прошу прощения, будет больно, – сказал он, – но сейчас нет смысла делать наркоз.

– Вы знакомы со старым турком? – спросила я.

– Милая сиделка, державшая мою ногу, бросила на меня быстрый взгляд.

– В такую жару, – сказал врач, – не стоит подвергать сердце лишним испытаниям.

– Ведь это вы лечили девочку по имени Садикка, когда у нее была дизентерия? Вы знаете сестру Садикки? Как вы считаете, она очень больна?

– Вы имеете в виду Жале? Эти турецкие девочки слишком послушны. Она погубит себя, если будет слушаться своего упрямого отца!

– И она это знает…

– Я тут бессилен! Не могу же я похитить ее!

– Нет, – сказала я со злостью, – вы даже не можете сделать так, чтобы Жале навестила меня!

– Подумайте лучше о своем собственном здоровье, – сказал врач.

– Я имею право увидеть ее! – заявила я.

– Разумеется, – дружелюбно сказала сиделка.

Врач ощупал шов.

– Сейчас нужно будет потерпеть, – сказал он.

Я сжала зубы. Он вонзил нож, как мне показалось, в самое чувствительное место.

Потом мне снова наложили перевязку и оставили одну. Рабочие пели, глиняная стена росла невероятно быстро. «Когда они достроят дом, то перестанут петь», – подумала я. Но потом я сообразила, что у нового дома будет всего четыре стены, значит, когда эти стены будут готовы, рабочие, скорее всего, начнут строить рядом еще один дом. «Всё останется по-прежнему», – подумала я.

Со своей кровати я не могла дотянуться до звонка, а кричать я не решалась, хотя тифозный больной из соседней палаты умер прошлой ночью.

Ближе к вечеру, когда стало немного прохладнее, пение за моим окном вдруг стихло. Непривычная тишина оказалась еще более невыносимой.

Жжение в ноге ослабло, я лежала в полудреме на горячей и влажной простыне.

Когда я потянулась за пачкой сигарет и собралась закурить, то подумала, что если я курю, то это значит, что я почти выздоровела. И услышала свой голос, восклицающий: «Я здорова, я здорова…»

Никто не ответил. На лбу выступил пот – кричать в пустоту было тяжело. «Хорошо, что меня никто не слышал, – подумала я, – а то приняли бы за сумасшедшую, ведь обычно люди не кричат, когда одни. Я же не пьяная, я же абсолютно трезва, ведь они мне ничего не давали…» От страха я замерла. Если бы они мне что-то дали, например морфий, то я бы точно не стала кричать, я бы тогда не боялась, о, ничего не боялась, и с удовольствием лежала бы тут одна. Это был бы… я снова начала громко выкрикивать слова, это был бы подарок небес!

Эта мысль заставила меня замолчать. Я слегка потянулась, ощутила смятую простыню под горящей кожей и стала себя уговаривать. «Скоро кто-нибудь придет, – сказала я себе, – меня помоют холодной водой и дадут попить. Потом наступит ночь. Может быть, прохладная ночь…» Я говорила быстро, чтобы не дать шанса сомнениям. У меня за спиной, где вообще-то находилась тонкая стенка, теперь была черная дыра, и в ней был страх.

Потом пришла сиделка.

– К вам гости, – сказала она.

Жале прошла к моей кровати через полумрак маленькой палаты, я приподнялась, схватила ее за руки и прижалась щекой к ее плечу.

Прощание

Я не хотела плакать. Потребовалось время, чтобы совладать с собой.

– Я думала, что ты не придешь, – сказала я, – я была уверена, что ты уже не придешь.

– Прости меня.

– Ведь ты не могла.

– Я хотела прийти сразу, как только получила твое письмо. Но я просто не могла.

– Ничего. Я так счастлива.

– Ты поступила очень неосмотрительно, когда послала мне письмо.