Смерть в подземке

Марат услышал — или ему просто показалось, что услышал, — странный звук, что-то между треском и чмоканьем, которым сопровождался этот удар. Стопятидесятикилограммовое тело чемпиона поднялось в воздух, в полете запрокидываясь назад, и с тяжелым деревянным стуком рухнуло на ринг. Пятки упали последними — сначала правая, за ней левая, — и их глухие шлепки были отчетливо слышны в неожиданно наступившей мертвой тишине.

Затем послышался вздох, как будто весь зал разом перевел дыхание, а в следующее мгновение на Марата со всех сторон обрушился громовой, оглушительный рев беснующейся публики. Он заглушил восторженную разноязыкую скороговорку комментаторов и частые, как на пожаре, удары гонга. Бессильно уронив руки, сам едва держась на ногах, Марат посмотрел в проход под электронным табло, но человек в темных очках уже исчез.

Да и был ли он там, в самом-то деле?

…Николай Николаевич почти успел, но «почти», как обычно, не пошло в зачет. Он не видел, что происходило на ринге — малый рост мешал ему разглядеть что-либо поверх голов каких-то людей, заполонивших ведущий к раздевалкам проход, а расступаться эти люди не хотели. Он видел только табло, показывающее восьмую минуту четвертого раунда, и слышал, как взорвался зал. Все произошло точно в назначенное время, минута в минуту, и у него немного отлегло от сердца. Потом толпа начала потихоньку успокаиваться, и над ней взлетел усиленный динамиками голос распорядителя:

— На восьмой минуте четвертого раунда чистую победу нокаутом одержа-а-ал…

«Ну, слава тебе господи», — подумал Безродный.

— …претендент на звание чемпиона мира, чемпион России по боям без правил — Черный Барс Марат Дугоев!!!

Николай Николаевич позволил себе секундную слабость, громко, вслух, с огромным наслаждением выругавшись матом. Это было все, что он мог сделать, все, на что был способен — отныне, и присно, и вовеки веков, аминь.

Пятясь, он протиснулся через толпу и нырнул обратно в раздевалку: Манхэттен — не Химки и не какое-нибудь Бирюлево, и спортивный костюм — не самая распространенная и модная форма одежды в этих каменных джунглях. Паспорт и деньги остались в отеле. С таким же успехом они могли лежать на противоположной стороне Луны, но Николай Николаевич не особенно о них горевал: снявши голову, по волосам не плачут.

Он не стал задерживаться, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию с другом Фимой. Сказать ему было нечего; денег, чтобы расплатиться с Фимой и его кредиторами, не было тоже, и Ник-Ник очень сомневался, что их старая дружба существенно повлияет на дальнейшие события.

Как показали эти самые события, сомневался он не напрасно.

* * *

За окном хмурился сырой, пасмурный и промозглый ноябрьский денек. Все там, снаружи, было серое, безотрадное, тусклое и мокрое, и один только взгляд в окно автоматически вызывал мысль о неизбежном насморке — возможно, с осложнениями. В небольшой конспиративной квартирке, приютившейся в мансарде старого дома в одном из кривых арбатских переулков, было, напротив, тепло и сухо, хотя и довольно сумрачно: хозяин не любил яркого света, и редким гостям, которые сюда забредали, приходилось с этим считаться.

Глеб Сиверов сидел в кресле и, расстелив на журнальном столике газету, чистил пистолет. Федор Филиппович расположился рядом на диване; примостившись на свободном от газеты краю стола, он без видимого удовольствия прихлебывал из большой фаянсовой кружки слабо заваренный зеленый чай. При этом он неодобрительно поглядывал на небольшой плоский телевизор с жидкокристаллическим экраном, что мерцал яркими красками и вполголоса бормотал на стене напротив дивана. Генерал Потапчук относился к телевизору с большим предубеждением. Он охотно признавал, что телевидение является одним из величайших изобретений человечества, которое, как и подавляющее большинство изобретений, используется так, что лучше уж было бы вовсе ничего не изобретать. В данный момент Федор Филиппович предпочитал держать это мнение при себе, и вовсе не потому, что был в гостях и не хотел лезть со своим уставом в чужой монастырь. Альтернативой просмотру телевизора было прослушивание музыкальных записей, впечатляющая коллекция которых занимала почти половину комнаты, а меломаном генерал никогда не являлся — скорее уж наоборот.

Кроме того, он подозревал, что Глеб включил телевизор неспроста — уж точно не затем, чтобы насладиться каким-нибудь боевиком, эстрадным концертом или очередным выпуском одного из этих треклятых реалити-шоу.