Смерть в рассрочку

— Почему бы и нет?.. Понятно, супостаты, завоеватели, оккупанты. А если на самом деле — с позиций мужика оно так и должно быть: спасители, освободители? Россия триста лет терпела татар. Ради свободы народа год-другой могла бы потерпеть и французов. Дело стоило того. Вот за свободу потом не жалко было бы и жизни положить. Кто-то очень правильно сказал: за всеми неудачными войнами, которые вела Россия, следовали демократические преобразования, а за всеми победоносными — укрепление существующего порядка.

— Значит, патриотизм народа тогда оказался сильнее, — победно заявил лейтенант.

— Сильнее желания свободы? А может, сильнее оказалась глупость народа?

— Ну, ты даешь, Миша! — возмутился и огорчился за народ Черных.

— Да, интересная это штука, патриотизм, — удивленно глядя на Марьясина проговорил Петр Дмитриевич. — Может, объяснишь, что это такое, Михаил? Ты ведь у нас все знаешь и понимаешь. И, — он смущенно покрутил головой, — с войной против французов ты, по-моему, что-то намудрил. Никогда бы такое не пришло в голову.

— Ну, намудрил или не намудрил, думай сам. Я только высказал свое мнение, — ответил Марьясин. — Что касается того, что я все знаю, то ты глубоко ошибаешься. Всего не знает даже командир, хоть он у нас и юрист, — улыбнулся Михаил. — И объяснять, что такое патриотизм, не берусь. Но знаю, что это могучая движущая сила. Знаю также, что мы с тобой в 1812 году все равно поднялись бы против супостата. А еще мне врезалась в память фраза какого-то, видно, очень умного человека: «Патриотизм — последнее прибежище негодяев». Негодяи, надо понимать, это те, кто использует патриотизм людей в своих шкурных интересах. Предлагаю выпить за этого умницу.

— Что-то в этом есть, — сказал Мелентьев и принялся разливать водку по разнокалиберным емкостям. Над чашкой Юрия задержал руку и посмотрел на лейтенанта.

— И мне, Дмитриевич, — подумав, махнул рукой Юрий. Выпив и закусив долькой дыни. Черных заговорил:

— Я, конечно, не могу отказать афганцам в патриотизме. Просто не понимаю этого дикого патриотизма.

— Надо еще учесть, что он круто замешан на религиозной закваске, — сказал Михаил. — Не даром же духовенство объявило «джихад», то есть войну за веру.

— Вот чудаки! Так не понимать чистоты наших помыслов, — усмехнулся Кондратюк и, вспомнив книгу, подсунутую ему хозяином московской конспиративной квартиры, продолжал. — Я как-то прочитал доклад полковника русского Генштаба, знатока Востока, своему начальству. Так он писал, что никакие убеждения, советы, угрозы России не смогут переиначить вековое устройство мусульманских государств. Как видим, и с помощью военной силы мы не слишком преуспели. Надо было учесть печальный опыт англичан в 1838-1841-м и 1878-1879-м годах. Во время первой кампании от английских колониальных войск в живых остался только один человек — врач по фамилии Брайтон. Во время второй кампании уцелел лишь командир бригады генерал Берроуз, кажется, в одних подштанниках доскакавший до своих передовых редутов. Ничем не кончилась и попытка оккупации англичанами Афганистана и в 1919 году.

— Чего-то ты многовато англичан-то похоронил… Ну, да хрен с ними, — решительно заявил Мелентьев. — Хотят духи жить в дерьмовом средневековье, пусть живут. Я однажды слышал, как наш политработник через переводчика объяснял «мирным», как их там, дехканам в кишлаке. Мол, революция дает вам землю и воду, берите, пользуйтесь и живите как люди. А какой-то старик говорит ему, что никто ничего не возьмет. Потому что указ правительства о передаче земли и воды написан людьми, а Коран дан Аллахом. И в нем сказано, что чужую землю и вообще частную собственность трогать нельзя. А кто тронет, на того обрушится гнев божий и божья кара.

— Мне вспомнилась афганская притча, — подхватил Михаил. — Бедняк пришел к богачу и говорит: «Мы дети одного отца и одной матери, Адама и Евы, поэтому мы с тобой братья. Поделись со мной». Богатый дал ему кусок мяса. «Почему ты не даешь мне третью часть имущества, как заповедана Аллахом при дележе между братьями?» — спросил бедняк. «Скажи и за это спасибо, — ответил богатый. — Ведь если другие братья узнают, тебе и этого не достанется».

— Что верно, то верно, — рассмеялся Мелентьев. — Расхватают, и все начинай no-новой. Если, конечно, не наладят социализм.

— Слушай меня! — зычно крикнул Марьясин, окидывая взглядом развеселившееся застолье. — Разминку считаем законченной. Теперь начинаем пить по-настоящему!

—17-

На этот раз полковник Клементьев в погонах майора сам прилетел для встречи с подчиненными в расположение части, где базировалась группа Кондратюка. Вместе с ним прибыл лейтенант Мурад Асадов, осетин, говорящий на фарси, таджикском и узбекском языках. Их встретил и устроил со всем возможным в местных условиях комфортом, но так, чтобы это не бросалось в глаза, начальник особого отдела дислоцировавшегося в районе Панджшера соединения войск 40-й армии подполковник Жилин.

— Как тут они у меня? — сев в подкатившую к вертолету машину, спросил Клементьев.