Смерть в сочельник (рассказы)

Ветер шевелил ветви осин, лес гудел низким и ровным басом, с реки доносился плеск весел и скрип уключин, то там, то тут раздавалось меланхолическое позвякивание колокольчиков. Это на лугу паслись любимицы Хью, его настоящая гордость — отара, которую выпускали каждое лето на волю. Он уверял нас, что для луга нет ничего лучше, чем несколько пасущихся на нем животных. К тому же пять-шесть толстых и неповоротливых овец, по его мнению, добавляли в пейзаж приятную пасторальную ноту.

И вдруг — частью удары колокольчиков, отчаянное блеяние. Казалось, на бедных овечек напала стая волков. Вот тогда-то у меня появилось тревожное предчувствие…

Услышав, как Хью громко и зло выругался, я открыл глаза и увидел картину, еще более не соответствовавшую прежней идиллии. Не волки, а огромный черный пудель с развевающимися кудряшками, ярко-красным ошейником с радостным весельем гонялся по лугу за перепуганными овцами. Было ясно, что он не собирается на них нападать — возможно, овцы просто казались ему наиболее подходящими партнерами для игры. Но еще очевиднее было то, что перепуганным животным было не до веселья.

Прежде чем вся эта потеха закончилась, они оказались бы в реке. В одну секунду Хью перемахнул через низенькую ограду, отделявшую лужайку от террасы, и уже был среди овец, сбивая их в кучу и отгоняя от берега.

Одновременно он отдавал приказы собаке, которая их явно не собиралась выполнять.

— Лежать! — яростно кричал он. — Кому сказано! Лежать! — И затем, словно имел дело с собственными гончими, скомандовал:

— К ноге!

Лучше бы он взял камень или палку и замахнулся, подумал я. Пес не обращал на крики Хью никакого внимания. Он по-прежнему счастливо тявкал и набрасывался на овец. Хью пришлось вновь пуститься в безуспешное преследование. Но секундой позже пудель замер как вкопанный, услышав голос, раздавшийся из-за деревьев у самого края лужайки.

— Assieds! Assieds-toi,[4] — сказал кто-то, запыхавшись.

* * *

Невысокого роста, щегольски одетый человек торопливо шел в сторону Хью. Тот его явно поджидал — лицо приобретало все более зловещее выражение.

Элизабет схватила меня за руку:

— Пойдем скорее к ним. Хью не любит оказываться в дурацком положении.

Когда мы приблизились, Хью, все более распаляясь, выговаривал собеседнику:

— Тот, кто не знает, как правильно тренировать собаку, не должен ее заводить.

Собеседник вежливо ему внимал. У него было хорошее лицо, тонкое, умное, с морщинками в уголках глаз. Но читалась на нем и легкая ироническая усмешка, которую он и не пытался скрыть. Казалось, он искоса оглядывает нас. Внимательный прищуренный взгляд напоминал объектив камеры, фиксировавшей все вокруг. Человек вроде Хью этого бы никогда не заметил. Я же почувствовал это немедленно. В облике незнакомца было что-то мучительно знакомое — я уже видел где-то этот высокий лоб, редеющие седые волосы. Но, сколько я ни напрягал память, пока Хью долго и нудно читал хозяину пуделя мораль, ответа так и не нашел. Лекция завершилась несколькими советами о наилучших способах тренировки собак. Стало ясно, что Хью уговорил себя простить незнакомца.

— Но поскольку никакого ущерба принесено не было, — начал он…

Его собеседник спокойно кивнул:

— Все-таки для того, чтобы отношения между соседями не начинались с недоразумения…

Хью в изумлении воззрился на него.

— Соседями? Вы хотите сказать, что живете где-то поблизости? — спросил он почти грубо.

Его собеседник махнул рукой в сторону леса:

— За этими деревьями.

— В Дейнхаузе?

Нужно сказать, что Дейнхауз был для Хью почти такой же святыней, что и Хиллтоп. Как-то в порыве откровенности он сказал мне, что обязательно купил бы его, предложи ему кто-нибудь эту сделку. Поэтому в его тоне звучала не столько обида, сколько понятное недоверие.

— Невероятно! — воскликнул он.

— Именно в Дейнхаузе. Уверяю вас, — спокойно подтвердил собеседник.

— Много лет назад я выступал там с фокусами и всегда мечтал, что когда-нибудь стану его владельцем.

Фраза о фокусах подсказала разгадку. Этим же объяснялся и его акцент, пробивавшийся сквозь превосходный английский язык. Ведь он родился и вырос в Марселе. Его имя стало легендой задолго до моего появления на свет.

— Вы Реймонд! — воскликнул я. — Чарлз Реймонд!

— Можно просто Реймонд. — При этом он улыбнулся, словно извиняясь за проявление мелкого тщеславия. — Мне очень лестно, что вы меня узнали.

Не думаю, что он был уж так польщен. Реймонд-Волшебник, Великий Реймонд мог быть уверен, что его узнают повсюду. Мастер, ловкость рук которого заставила померкнуть звезду Терстона, чье умение развязывать сложнейшие узлы и исчезать из-под замков почти превзошло славу Гудини, он вовсе не был склонен недооценивать себя и свою известность.