Смерть в сочельник (рассказы)

Майлс отвернулся — сейчас раздастся выстрел, и огонь пронзит ему лопатки. Но ничего не произошло. Тогда он схватил чемоданчик и ринулся к двери.

— Прощай, Ханна, — сказал он. И, уходя, на нее даже не посмотрел.

Из-за слабости в коленках каждый шаг ему давался с трудом. На нижней ступеньке он остановился — переложить чемоданчик в другую руку — и тут увидел доктора Мааса со шляпой в руке и в наброшенном на плечи пальто.

— Итак, — доктор пытливо посмотрел на него, — вы тоже уходите с этой встречи?

— Встречи? — переспросил Майлс и горько усмехнулся. — Ухожу от кошмара, так вернее, доктор. Не стоит говорить это гостю, но думаю, вы меня поймете: какой-то маразм, и с каждым часом все крепчает. От него-то я убегаю, доктор, и как хотите, но очень счастлив.

— Нет-нет, — ответил доктор. — Я вполне понимаю.

— Меня ждет машина, так что могу вас подбросить.

— Спасибо, — отказался доктор. — Мне недалеко. Они дошли до входной двери и вместе вышли на улицу. Холодный и мокрый туман их сразу же окутал — Майлс поднял воротник пиджака.

— Мерзкая погода, — заметил он.

— Ужасная, — согласился доктор. Он взглянул на часы, а потом неуклюже сполз на тротуар и исчез, как морж в сугробе. — До встречи, мистер Оуэн, — донеслось из тумана.

Майлс проводил его взглядом, снова взял чемоданчик и, пряча нос в воротник, стал спускаться. Он был уже на тротуаре, как дверь позади него зловеще заскрипела, предупреждая об опасности.

Майлс повернулся — на пороге, конечно же, стояла Ханна с пистолетом. Но теперь она держала его крепко, двумя руками, и угроза стала реальной и неотвратимой.

— Я надеялась, Майлс, что ты поймешь, — она выговаривала слова, как ребенок. — Надеялась, что поймешь.

В отчаянии он всплеснул руками.

— Нет, — дико закричал он. — Нет.

И тогда он услышал грохот, кусочек пламени влетел в него, ударил в грудь, и весь мир обратился в небытие. Теперь он мог различить лишь одно: склонившегося над ним доктора, жестокое и равнодушное лицо которого странным образом напоминало лицо Сатаны.

И тут Майлс вспомнил: такое уже было. Было тысячу раз и будет повторяться снова и снова — до бесконечности. Занавес сейчас опустился, но через мгновение поднимется, и на сцене опять появятся декорации домашнего спектакля. Потому что он был в аду, и самое ужасное, что он это понимал и видел, как беспомощно барахтается в колесе собственной судьбы. А потом сознание провалилось во внезапно наступивший Мрак — до следующего раза…

— ТЕПЕРЬ УЖЕ БЛИЗКО, — сказал голос.

Он летел. В каменно-холодную тьму…

МОМЕНТ РЕШЕНИЯ

Мужа моей сестры звали Хью Лозьер. Никогда прежде я не встречал человека, столь уверенного в себе. Вы, наверное, знаете этот тип, довольно часто попадающийся в компаниях. Такие, как он, заглушают голоса остальных, обожают тыкать указательным пальцем в грудь собеседника, что-то объясняя, а суждения их обязательно звучат как истина в последней инстанции. Конечно, их никто не любит, но восхищаться ими могут. Естественно, в том, что тебе суют кулак под ребро в разгар спора, приятного мало, но как не позавидовать уверенности, с которой можно перекричать любого или небрежно ткнуть в стоящего напротив пальцем. Так вот, Хью Лозьер был исключением. Его любили Мне самому все труднее было изрекать абсолютные истины. Виной тому была моя работа. Я довольно часто оказывался в разных точках нашего сложного мира, где привычным было состояние беспорядка и хаоса, а единственным стабильным занятием — улаживание политических конфликтов.

Хью как-то заметил, что просто счастьем для страны было то, что мои начальники не ведали моих сомнений: Бог знает куда бы это завело несчастную Англию. Не могу сказать, что его фраза пришлась мне по вкусу. Возражать я, однако, не стал. Такова, видно, моя участь. Я сразу подумал, что у него есть основания так говорить.

Несмотря на это, он был мне довольно симпатичен. И не только мне; как я уже сказал: его любили все, с кем он общался. Симпатичный румяный здоровяк с открытым характером, казалось, он готов принять все что вы скажете. Щедрость его была чрезмерной и того редкого качества, когда принимающий подарок, несмотря на всю его ценность, начинал думать, что он оказывает тем самым огромную услугу дарителю.

В юморе Хью не было ничего особенного, но ему вполне хватало и этого. Внешне спокойный и сдержанный, всю свою энергию он приберегал для тех случаев, когда кому-то действительно могла понадобиться его помощь, особенно если не удавалось прямо попросить его об этом. Он совершенно искренне считал, что через десять минут с начала знакомства его собеседник имел право потребовать от него чего угодно, и он был всегда готов выполнить просьбу. Помню, прошел всего месяц после их свадьбы с Элизабет. Она как-то заметила в разговоре с ним, что мне очень понравился великолепный портрет кисти Джона Копли, висевший в их замке.