Смерть в темпе «аллегро»

Суть его просьбы была понятной: скандал такого рода в высшем обществе мог прервать его успех – успех, под которые давали кредиты и варрантные ссуды, поили шампанским и коньяком, танцевали, приглашали на пикники и даже давали поцеловать руку. Весь этот успех, если только появится хоть малейший намек на участие в грязном… да что грязном, просто сомнительном деле – улетучится быстрее, чем успеешь объясниться. Да и кого интересуют объяснения, если общественное мнение уже все решило и права на апелляцию и кассацию не дает? Репутацию не зарабатывают, ее как высокое здание аккуратнейшим образом выстраивают на очень зыбком фундаменте – и хватит легкого толчка, чтобы крепкое с виду сооружение разлетелось в прах. Даже не на осколки, ибо осколки еще можно собрать и склеить, но прах обратно не соединишь.

– Итак, господин барон, вы были на приеме у князя Васильевского… – открыл блокнот сыщик и приготовился записывать.

– Нет, – ответил Тускатти. – Назвать это приемом нельзя. Это был поток ругани и оскорблений в наш адрес – и только.

– В ваш адрес и адрес князя Гагаринского? Старый князь вас в чем-то обвинял? – спросил Уваров, еще не знавший, что рассказал второй визитер.

– Обвинял? – удивился Тускатти. – То, что там произошло, нельзя называть обвинением – как нельзя назвать хулиганом и баловником Джека Потрошителя. Обвинения предъявляются официальным лицом, которое уполномочено государством. Обвиняемый получает право на адвоката, может высказаться в свою защиту в суде. А тогда едва не произошло убийство! Я пришел в дом к Васильевскому…

– Вы это сделали по собственному желанию?

– По собственному желанию я бы ему даже в морду не дал. Мне прислали письмо…

– Оно сохранилось? – перебил его Уваров.

– За каким дьяволом мне его хранить? Нет, конечно – давно сгорело в печке.

– Помните содержание?

– Разумеется: меня приглашали посетить в этот прекрасный вечер дом князя…

– И вы пошли?

– Можно подумать, что у меня был выбор. То есть он, конечно, был – но… Видите ли, в этом приглашении очень явно прослеживалась одна мысль. Прямо ее нигде не написали, но она подразумевалась: если я не приду, князь сочтет меня виновным и найдет способ раскроить мне череп.

– Даже так?

– Именно. А то, что я слышал о его сиятельстве, не оставляло сомнений: он не побрезгует. Поэтому, собственно, я и поехал: тут был шанс остаться в живых, а не быть зарезанным в подворотне. И, как видите, я жив.

– В отличие от Павла Андреевича, – не к месту добавил Уваров и тут же вернулся к теме. – Итак, вы приехали около восьми?

– Несколько раньше, я бы сказал – без двадцати примерно. Я позвонил в дверь, мне открыл камердинер и пригласил пройти в комнату. Я прошел, налил себе коньяку – кажется, это был Готье – и только его попробовал, как раздался звонок: в точности такой же, какой был, когда звонил я. Прошла где-то минута, даже меньше – и в комнату вошел князь Гагаринский. Не скажу, что мы хорошо знакомы, просто виделись несколько раз – но я все понял. Владелец дома вызвал нас, чтобы учинить допрос: он подозревает, что мы причастны к смерти Дмитрия Павловича.

– Затем вы встретились с хозяином дома?

– Да, немного погодя снова явился камердинер и пригласил нас в кабинет. Васильевский начал спрашивать, Гагаринский в ответ только что хамить не начал. Глядя на это все, я очень надеялся, что старый князь сможет сдержать себя и все-таки не даст графином по голове моему спутнику; не скажу, что мы большие приятели, но я подумал: если он убьет Гагаринского, я как свидетель отправлюсь следом. Пришлось его спасать, переводить разговор в более-менее спокойное русло.

– О чем он спрашивал?

– О том, где мы находились в момент убийства, – начал перечислять барон. – Понятия не имею, где я находился – я даже не знаю, когда оно произошло. И, говоря откровенно, меня это мало заботит. Еще спрашивал о том, какие у нас были мотивы. О том, не приковать ли нас цепями к стенке в подвале.

– А у вас были мотивы совершить это преступление?

– Ну что ж… я имел основания злиться на Званцева – но чтобы убивать, да еще сразу двоих? – нет, я не полоумный. Это явный перебор. Синьор Гагаринский сказал, что давно остыл от гнева и зла на Дмитрия Павловича не держал. Якобы тот даже принес свои извинения. Тогда князь разъярился еще больше: так это заговор?! Вы вдвоем их убили, а теперь покрываете друг друга! Обоим несдобровать, обоих… он чуть было не продолжил…

– Что продолжил?

Тускатти помялся, но предположение озвучил. Вполне возможно, старый князь хотел сказать «обоих убью» – но понял, что это прямая угроза, которая грозит уголовной статьей. Последовало еще несколько фраз – и Гагаринский не выдержал. Он направился к выходу, а хозяин дома крикнул что-то вслед.

– Я не расслышал, что именно. Гагаринский ответил какой-то дерзостью и чуть ли не за шиворот выволок меня из комнаты.

– А дальше?

– Дальше? Что было дальше… Когда мы вышли, я набросился на князя: вы что, с ума сошли? – дерзить этому душегубу? Нам повезло, что мы вышли отсюда живыми. Он сказал, что тот лучшего обращения не заслуживает и распинаться перед ним не намерен.